Селестина - [2]
СЕМПРОНИО. Да тут кречет слетел с жерди, я пошел посадить его на место.
КАЛИСТО. Чтоб тебя черт побрал! Ступай, злодей! Душно, приготовь постель.
СЕМПРОНИО. Сеньор, мигом!
КАЛИСТО. Закрой окно! Мои печальные мысли недостойны света. Уйди! Не смей говорить, не то погибнешь раньше, чем придет моя лютая смерть.
СЕМПРОНИО. Уйду, раз тебе угодно мучиться в одиночестве.
КАЛИСТО. Иди к черту!
СЕМПРОНИО. Вряд ли я застану его, ведь он теперь с тобой.
Семпронио смеётся, встал за дверью. Ждет, когда хозяин позовёт его. Семпронио знает, что тот позовёт его. Ждать недолго.
КАЛИСТО (кричит). Семпронио! Подай мне лютню!
СЕМПРОНИО. Вот она, сеньор.
КАЛИСТО (поёт). Есть ли в мире боль сильней! Страстной горести моей?
СЕМПРОНИО (заткнул уши). О! Эта лютня расстроена.
КАЛИСТО. Как настроит ее тот, кто сам расстроен? Как почувствовать гармонию, если ты в разладе с самим собой? В ком воля не подчинена рассудку?
СЕМПРОНИО. Я не ошибся — хозяин мой спятил.
КАЛИСТО. Что ты бормочешь?
СЕМПРОНИО. Ничего.
КАЛИСТО. Скажи! Разве я не велел тебе говорить вслух? Что ты сказал?
СЕМПРОНИО. Говорю, что Бог этого не допустит. Ведь твои слова смахивают на ересь. Ты разве не христианин?
КАЛИСТО. Я? Я мелибеянин. Мелибее я поклоняюсь, в Мелибею верую, Мелибею боготворю.
СЕМПРОНИО. Ясно, на какую ты ногу захромал. Господь, непостижимы твои тайны! Ты повелел мужчине ради женщины бросить отца и мать. Но не только от них отрекается влюбленный, а и от тебя самого, как этот придурок Калисто.
КАЛИСТО. Семпронио!
СЕМПРОНИО. Сеньор?
КАЛИСТО. Не оставляй меня.
СЕМПРОНИО. Вот это уже другая песня!
Семпронио принёс горячей воды, налил в ванну, что стояла посреди комнаты, раздел Калисто, усадил в ванну, моет своего хозяина, мыльная пена летит по углам.
КАЛИСТО. Что ты думаешь о моем недуге?
СЕМПРОНИО. Что ты любишь Мелибею.
КАЛИСТО. И больше ничего?
СЕМПРОНИО. Тяжелый недуг. Твоя страсть прикована к одному предмету.
КАЛИСТО. Что ты смыслишь в стойкости?
СЕМПРОНИО. Упорство в дурном ещё не означает постоянство. В моих краях это называют тупостью или упрямством.
КАЛИСТО. Кто учит другого, самому не надо лгать. Ведь ты превозносишь свою подружку Элисию?
СЕМПРОНИО. Следуй моим добрым советам, а не моим плохим делам.
КАЛИСТО. Что ты мне ставишь в упрёк?
СЕМПРОНИО. Что достоинство мужчины ты подчиняешь несовершенству слабой женщины.
КАЛИСТО. Женщины? О, невежа! Божества, божества!
СЕМПРОНИО. Ты в это веришь? Или шутишь?
КАЛИСТО. Шучу? Божеством я её считаю, как в божество в неё верую и не признаю другого владыки в небе, хотя она и живет среди нас.
СЕМПРОНИО. Видали богохульника?
Тем временем Семпронио обтёр своего хозяина полотенцем, приготовил постель, взял на руки и уложил в кровать, как ребёнка. Калисто накрылся одеялом с головой. Сказал под одеялом:
КАЛИСТО. Ты смеёшься?
СЕМПРОНИО. Не думал, что можно дойти до греха, похуже чем в Содоме!
КАЛИСТО. Как так?
СЕМПРОНИО. Жители Содома хотели согрешить с ангелами, не узнав их, а ты — с божеством, которое сам признал!
КАЛИСТО (смеётся). Будь ты проклят! Ты меня рассмешил!
СЕМПРОНИО (хохочет). Неужто ты всю жизнь собирался плакать?
КАЛИСТО. Да.
СЕМПРОНИО. Почему?
КАЛИСТО (заплакал). Моя любовь безнадежна. Я недостоин Мелибеи.
СЕМПРОНИО. О, сукин сын! А Немврод, а Александр Великий — они-то сочли себя достойными владеть не только всем миром, но и небом!
КАЛИСТО (скинул одеяло). Я не расслышал. Повтори-ка ещё разок.
СЕМПРОНИО. Я сказал: не может быть, чтоб ты, в ком больше отваги, чем у Александра, был бы не в силах добиться женщины. Ведь многие женщины не погнушались даже близостью грубых животных. Ты не читал про Пасифаю и быка, про Минерву и пса?
КАЛИСТО. Не верю, всё басни. Будь проклят, болван! Что за чушь несет!
Снова накрылся одеялом, отвернулся к стенке, тяжко вздыхает.
СЕМПРОНИО (сел на постель, будто сказку читает). Все книги твердят о подлых и скверных женщинах и о тех, кто пострадал, превознося их, как ты. Было и есть среди женщин много святых — их лучезарного венца не коснется хула. Но что до остальных? Их притворство, язычок, неблагодарность, непостоянство, изворотливость, спесь, чванство, вздорность, высокомерие, заносчивость, безволие, хвастовство, похоть, неряшество, трусость, наглость, колдовские чары, издевки, бесстыдство? Орудие дьявола, начало греха, погибель райского блаженства! Она род человеческий низринула в ад. Ее презрел Илья-пророк и прочее.
КАЛИСТО. Все эти люди — Адам, Немврод, Илья-пророк, Александр — они все подпали под власть женщины? Ну так разве я лучше, чем они?
СЕМПРОНИО. Вздумают предложить себя — начнут с суровости. Заманят потихоньку и осмеют на людях, пригласят — отвергнут, зазовут — прогонят. Вот чума, возиться с ними после недолгих радостей!
КАЛИСТО. А ты откуда все это знаешь? Кто тебя всему научил?
СЕМПРОНИО. Да все они же. А ты мужчина и обладаешь ясным умом. Природа наделила тебя лучшими своими дарами: красотой, изяществом, величавой осанкой, силой. Ты родился под счастливой звездой, все тебя любят.
КАЛИСТО (хнычет). Но не Мелибея! (Семпронио тяжко вздохнул, Калисто сел на кровати). Что такое?! Что?! (Встал с постели, ходит по комнате в рубашке до колен).
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.
В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…