Селеста, бедная Селеста... - [26]

— Ты сказал ей?

— Ах, Танечка, посмотри, какая ночь!

— Перестань, Глеб. Ты сказал ей?

— Ну подумай сама, когда бы я успел?

— Ты обещал мне.

— Я помню. Но ведь это так непросто.

— Что непросто?

— Непросто, глядя в глаза жене, сказать, что готов предпочесть ей другую.

— Что-то я не уверена, что ты готов. Смотри, мой дорогой, я сама ей скажу.

— Ты не сделаешь этого.

— Почему?

— Ты милая, добрая… Ты не захочешь причинить ей боль.

— Может, я и добрая, но мне не нравится, когда меня используют.

— Кто тебя использует?

— Все. Ты, твоя жена.

— Что ты сочиняешь?

— Я ничего не сочиняю. Считай себя предупрежденным. Не скажешь ты — скажу я.

— Это ультиматум? Ну что ж, скажи ей, и она выставит меня из дома.

— Прекрасно!

— Много лучше. Представить нельзя, как хорошо.

— Что плохого в том, что мы будем вместе?

— А что мы будем вместе есть?

— В смысле?

— В смысле денег. Как ты собираешься их зарабатывать?

— Как зарабатываю.

— Это невозможно. Как ты не понимаешь, конец семье — конец совместной работе.

— Ну и пусть! Она нам не нужна. Я могу писать не хуже.

— Может, и лучше. Кто будет читать?

— Как это?

— Просто. Гонорары зависят от тиража, тираж от спроса, спрос от имени. Автор Мария Глебова раскручен и хорошо продается.

— Но ведь Мария Глебова — это ты.

— Ошибаешься — Мари.

— Как это возможно?

— Очень просто. Мари начинала одна. Известности не добилась, но авторский псевдоним застолбила.

— И что? Из-за этого ты никогда не сможешь с ней развязаться?

— Почему? Дай время, я что-нибудь придумаю.

— Но ты обещал мне.

— И теперь обещаю. Со временем.

— Я верила тебе, а ты… ты подлец, Глеб.

Стало тихо, и я решила, что обдумаю услышанное завтра потому, что хотя удивление мое было велико, но желание спать еще больше. Глаза я закрыла еще раньше во время разговора. Слушать можно и с закрытыми глазами, а смотреть все равно не на что, да в темноте и не разглядишь, даже если встать и подойти к окну. Признаюсь, подобная мысль у меня мелькала, только я поленилась вылезать из-под одеяла.

Уснуть я не успела. Снова заговорили два голоса. Мужской голос остался прежним, а женский изменился, но тоже был мне знаком. У них здесь, видимо, обычное место для тайных встреч. Надо же, как повезло.

— Что здесь делала эта девка?

— Зачем так, Машенька?

— А как? Эта дрянь разводит шашни у меня на глазах, а я должна быть вежливой?

— Перестань, Киска. Это все твои выдумки.

— Выдумки? Где ты был три дня?

— Ты же знаешь. В Москве.

— А она?

— Понятия не имею.

— Да? Она была с тобой.

— Где со мной?

— В моей квартире, в моей постели, на моих простынях…

— Ну, это уже паранойя!

— Правильно! Объяви меня сумасшедшей.

— Машенька!

— Что, Машенька? Я отдала тебе всю жизнь. Отказалась от призвания. Предала свой талант. А я была талантливой. Да! Не спорь.

— Я не спорю. Ты и теперь талантлива.

— О чем ты говоришь? Я пишу жалкие пошлые книжонки. Они ничего не стоят.

— Не скажи. Очень неплохо стоят.

— Ты циник, Глеб! Я говорю о вечном.

— А, перестань. Живи сегодня. Кстати, о простынях. Мне пришлось побывать в прачечной.

— Ты отнес белье? А кто его заберет?

— Попросил соседку.

— Умница, Глебчик.

— А поцеловать?

— А Таню все-таки надо выгнать.

— Посмотрим, мамочка. Со временем, возможно.

Мария Алексеевна бродила по саду и искала Кошку.

— Барсик! Барсик! — жалобно взывала романистка и кланялась каждому кусту, поднимая ветки и заглядывая под них.

День обещал быть сереньким, до горизонта все небо заволокло облаками. Роса никак не желала высыхать. Мария Алексеевна шлепала высокими галошами на босу ногу и зябко куталась в бесформенную трикотажную кофту, ежась каждый раз, как на нее обрушивалась капель с потревоженных ветвей.

Я отвернулась от окна и с упреком взглянула на Кошку. Он равнодушно зевнул, открыв розовую пасть, утыканную мелкими острыми зубами, успешно делая вид, что понятия не имеет, кого это ищут и зовут.

Кошка явился откуда-то среди ночи, влез в окно, устроился у меня под боком и до сих пор не покинул постели. Лежал теплым клубочком, смежив веки, с довольным видом и громко мурлыкал, безо всякого повода, просто для себя.

Кошка явно искал моего общества. Где бы я ни останавливалась, он тут же оказывался рядом. Вчера даже на берег за нами таскался. Устроился в пыльной ямке под кустом и спал, пока мы не накупались. Я привыкла к Кошке и все время его высматриваю. Сама себя на этом поймала. Остановлюсь и сразу озираюсь по сторонам, увижу Кошку и успокоюсь.

Мне нравится Кошка и нравится иметь друга в этом чужом и враждебном доме. Только вот погладить себя Кошка не дает. Я пробовала несколько раз. Протяну к нему руку, он в ответ тянется мордочкой, щекотно прикасается усами, обнюхивая мои пальцы, я терплю, руку не отдергиваю. И все равно, только попытаюсь дотронуться до шкурки, зверек коротко взмякивает и отпрыгивает в полном ужасе.

Я снова забралась в постель, потеснив Кошку, натянула на себя одеяло и уснула. Кошка перебрался поближе к моему лицу и лег на подушку. Во сне я все время чувствовала его рядом. Мне нравилось, как он толкал меня, растягиваясь и снова сворачиваясь клубком, как обхватывал передними лапами мою руку и тыкался мордочкой в ладонь.

Легкий и счастливый утренний сон закончился. Я открыла глаза и тут же снова зажмурилась от яркого солнца. Как чудесно! Солнцу удалось прорваться в просвет туч, и день перестал хмуриться. Я потянулась всем телом и тихонько засмеялась от удовольствия. Кошка перевернулся на живот, вытянул шею, потерся влажной мордочкой о мой подбородок и полежал так, потом спрыгнул с кровати и направился к двери. Здесь он оглянулся на меня и требовательно мяукнул.