Сектор обстрела - [6]
— А знаешь, шо после нее не стоит, у?род?! А шо у нас полбригады на койках, в госпиталях валяется, знаешь?! — уже орал на всю округу Старый.
Это услышал и Равиль. Только сейчас он решился выглянуть из укрытия и поднести к глазам бинокль. Из машины начали выползать солдаты. "Как жуки из гнилого тутовника…" — отметил про себя Равиль.
Пока шурави «развлекаются», можно было пройти незаметно. Ситуацию можно было использовать. Через минуту наблюдения он решился:
— Пойдешь первым, Орхан. Видишь, шагов пятьдесят выше по течению — камень на берегу. Держись, чтобы не видеть машины. Дойдешь до камня дашь знак, что можешь меня прикрывать.
Орхан снял с предохранителя свой ТТ, подбросил в руке гранату и бесшумно скрылся. Равиль приготовил к стрельбе ППШ.
Старостенок уже уселся за стол:
— Ин жибийо…* *(ред: на фарси — "ко мне")
Маслевич весь в пыли, давясь всхлипываниями и вцепившись ладонью в область печени, поднялся и подошел к столу.
— Шо ты скривився, засранэць? Смирно стоять!
Маслевич вымученно опустил руки по швам.
Халилов взобрался на корму, к Белограду:
— Не понимаю я вас, хохлы. И че вы своих прессуете?.. Че спать-то не даете?..
Дан не без иронии ответил:
— Зато люди получаются. А Ваши?.. До года нэ панымаю, после года нэ паложино…
Халилов не стал строить из себя обиженного:
— Ой, ладно, да? Че случилось-то?
Белоград бросил в ответ:
— Мася парашу под башней приныкал.
— А Старый чё? Голодный, что ли? — схохмил узбек.
Дан посмотрел на Халилова с недоумением:
— Юсуф, там кузнечики уже прыгают.
— Ого-о!.. А я третий день думаю: че за вонила в башне?
А Старостенок продолжал терзать молодого:
— Мася, а дэ в нас Пакистан?.. Дэ, чучмек?!
Маслевич неуверенно повел, было рукой, но, совсем растерявшись, опустил ее.
— Точно! Тут, куды пальчиком не встромы, кругом Пакистан! А знаешь, шо воно значыть?.. Знаешь, сука?! Знаешь, урод, шо в двадцати километрах од нас ЦРУшники инфекционку для таких як ты свыней зробылы. Щоб мы тут передохлы вщент. Знаешь, шо оти мухи вже и тифом, и малярийой кашляють?.. чи жолтухой!.. Шо то на бороди в тебе, чижара?
Еще зимой, после пореза во время бритья у Маси начала гнить рана на подбородке. Ротный позволил ему не бриться, пока не заживет.
— Мне Кузнецов разрешил не бриться, пока не заживет.
Старостенок не преминул покривляться:
— А па…ачему оно не заживает?..
— Климат… — промычал Мася.
Старый снова набросился:
— Клима…ат. Тут все гные, душара ты!.. Скоко дедушке до приказа осталось?
Маслевич, казалось, обрадовался, что знает ответ хотя бы на один вопрос:
— Сорок дней…
Но Старый только еще больше разъярился:
— Так ты, гадська твоя морда, хочеш, шоб Игорь Мыколайович додому импотентом прыпхався, га?!
Орхан был еще только в начале пути. Но продвигался уверенно. Равиль видел только его спину. Скрываясь за песчаной грядой и редкими небольшими камнями, он короткими перебежками пробирался к валуну у реки.
А тем временем, за воспитание молодого принялся Халилов. Спрыгнув с борта, он отпустил такой пинок Маслевичу, что тот едва стол не завалил. Тут же Юсуф схватил бойца за шиворот и толкнул в сторону котелка:
— Поднял парашу, живо!
Мася поставил котелок на стол.
— А ложечку забыл, да?
Маслевич нашел в песке ложку и снова вытянулся в строевую стойку.
Теперь расследование устроил Юсуф:
— Твоя параша?.. Че молчишь?
— Никак нет… — еле слышно проговорил Мася.
Халилов явно увлекся экзекуцией:
— Че…е? Может, Старого, или моя? А может, ротный забыл?
Мамедов еще сонный, но уже сидел за столом. Сквозь зевоту его «пробило» на шутку:
— А че? Ротный у нас тоже — черпак еще.
Бойцы отозвались нестройным смешком. Маслевич сдержанно улыбнулся, чем только вызвал гнев Халилова.
— Тебе тоже смешно, да?!
Все больше распаляясь, Юсуф принялся отпускать молодому увесистые подзатыльники:
— Смешно, да? Смешно тебе?!
Халилов не замечая, что у Старого на лице давно уже появилось явно недовольная мина, толкнул Масю к столу и приказал:
— Жри, сука! Жри, свою парашу! Жри, проглотина!
Маслевич оттолкнулся от стола и затрясся мелкой дрожью.
Халилов приказал уже спокойнее:
— Взял котелок!
Мася, в надежде, что сейчас прикажут его просто вымыть, взял котелок в руки.
— Ешь!
Маслевич совсем растерялся.
— Я сказал: жрать парашу, хахол!
Старостенок уже явно не находил себе места. Но Юсуф, вместо остановиться, закатил Масе кулаком в грудь.
— Холера! — закричал Старый.
Но Халилов уже не мог остановиться:
— Заткнись! А ты хавай, чмо рогатое!
— Холера!
— Пасть заткни! — рявкнул Юсуф.
Старостенок утвердительно кивнул головой и схватил со стола винтовку…
Равиль глазам своим не поверил: "Шурави сами глотки друг другу рвут! Вам и помогать не нужно, собаки…"
Рустам успел зацепиться за ремень. Но Старый в гневе — чисто "каток с горы". Молниеносным ударом в ухо Старостенок снес Мамедова со стула. Благо Рустам не выпустил ремень из ладони и откатился в песок вместе с винтовкой. Через мгновение стул полетел Халилову в спину. Следом понесся Старый. Юсуф еще не успел испугаться, как на его голову обрушился град ударов. Уже после он не мог вспомнить, как проутюжил на пузе весь песок возле машины.
Только сейчас на плечах Старостенка сумел повиснуть Белоград:
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.