Секта Ушельцев - [18]

Картины, выставленные в небольшом выставочном домике на другой стороне набережной, прямо около портового шлюза, были мне знакомы с детства. А Мария видела их впервые в оригинале. Её взгляд на некоторые полотна был таким одухотворённым, что картины готовы были ожить, растаяв от тепла, льющегося из глаз моей спутницы. А посмотреть было на что. Горные пейзажи Николая Рериха завораживали и заставляли смотреть на них, не отрывая глаз. Рядом своеобразные портреты и зарисовки восточных деревень и небольших городов его сына Святослава. Как жаль, что самый крупный музей Николая Рериха и большая часть картин мэтра и его сына, находится в Нью Йорке. В Москве тоже создали музей Рериха, но экспозицию музея Востока через некоторое время вернули обратно на бульвар. Конечно, за более чем пятьдесят лет творческой деятельности Николай Константинович написал столько полотен, что хватило бы и на десяток музеев. Но невозможно быть одновременно и в двух московских музеях и в питерском музее семьи Рерихов и тем более в Рига или Нью Йорке, где так же собрано не мало картин величайшего из людей. Поэтому я с удовольствием рассказывал Марии о картинах, которые ей не довелось пока лицезреть, из экспозиций литовского и американского музеев. В питерском она была и с тех пор мечтала посетить московские музеи. А получилось так, что один из них сам нашёл её в Новороссийске. Всего знатоки насчитывают более 7000 картин Рериха-старшего. Мне же всегда очень нравились его горные пейзажи. Таких гор не писал больше никто. Его Алтай, Гималаи, горные озёра и деревушки были необыкновенно выразительны и врезались в подсознание с требованием найти их и побывать лично. Чем я одно время с удовольствием и занимался. Мои собственные поиски Шамбалы, я начал с маршрутов Рериха и сэкономил лет десять-пятнадцать жизни, минуя ошибки его экспедиций.

Конечно же, мы с Марией дошли и до разговоров о поисках волшебной Шамбалы и до смысла жизни и устройства Мироздания. Нормальная среднестатистическая женщина в этих местах начинала зевать и смотреть на часы, а Мария, напротив, оживилась. Всё, что было связано с поисками неизведанного, не уложенного учёными в стройные ряды наук, интересовало её гораздо больше ювелирных украшений и дорогих автомобилей. Это очень нас объединяло и окончательно сняло бывшее утром напряжение.

— Так что там твой друг говорил про Верховного шамана всея Руси?

— Лёшка мне льстит. Просто он был свидетелем того, как во время совместных камланий на Алтае, несколько очень уважаемых шаманов признали меня своим гуру. А я всего-то лишь рассказал им о своих путешествиях и вынесенных из них моих личных пониманий мира и мироустройства.

— Что же такого ты им сказал?

— Это невозможно повторить. Всё было экспромтом. Мы сидели уже долго у костра и, видимо, огонь развязал моё подсознание и я выдавал всё, что там отложилось, пропуская попутно через мясорубку сознания. Получилось красиво. Наверное. Сам я не очень помню, всё было как в тумане. Из меня лился рассказ, который я контролировал процентов на двадцать. Остальное было следствием полного расслабления и следами увиденного и услышанного на Тибете и в других моих путешествиях.

— То есть мне, чтобы услышать твои откровения, надо разжечь огромный костёр или достаточно тебя напоить?

— Ну, напоить не получится. Спиртного я не употребляю.

— Давно?

— Да я толком никогда и не пил. Так, мог поддержать компанию в очень редких случаях. И то одной-двумя рюмками текилы или хорошего коньяка. Ничего другого не пью вовсе.

— Даже пиво?

— Особенно пиво. Это самое вредное, что можно придумать для мозгов и в целом для здоровья мужчины.

— Поэтому ты так хорошо сохранился в интимном плане?

— Возможно. Рождённый пить, любить не может, — переиначил я известную пословицу, смягчив концовку. Но, возвращаясь к путешествиям и смыслу жизни: а не желаешь ли поехать со мной? Я планирую довольно-таки длительное путешествие на машине. Через Урал, с остановками там в моих любимых местах — Иремель-горе и медвежьем озере; Алтай с походом к Аккем-озеру и на Байкал, где будем кое-что искать. То, что ищут все, но найду только я.

— Самоуверенный какой. Я бы очень хотела, но не могу.

— Отчего? Все экспедиционные расходы я беру на себя. Ты, вроде бы, ничем не связана, ни к чему не привязана? Поехали!

— Нет. Я не могу пока тебе всё рассказать, но просто нет. Не рассчитывай на меня. Это была бы прекрасная поездка, вне всяких сомнений. Но тебе лучше взять с собой кого-нибудь из своих сыновей. Это было бы очень правильно и для тебя и для них.

— Обещаю об этом подумать. Хотя в мыслях своих, я и так беру их с собой всех сразу. Но, не только от моего желания это будет зависеть.

Домой шли молча. Каждый думал о чём-то своём. Благо тем для размышлений было много. Мне не давало покоя то, что скрывается за скрытностью Марии. Чем она ещё занимается, чем живёт, что не пускает её в экспедицию, хотя глаза при описании маршрута поездки блестели сильнее, чем у меня. Попытки вывести ей на продолжение разговора на эту тему прерывались на корню, и я оставил их. Мария шла, привычно разглядывая морские волны. Казалось, что взгляд её безмятежен и чист, но, уже немного понимая выражение её лица, я видел, что она напряжённо думает о чём-то, лишь для видимости разглядывая что-то среди волн или на чистом синем небосводе.