Сексус - [162]

– Вы возьмете меня на службу, должны взять, мистер Миллер, – выпалил он. – Мне нужно поработать посыльным, чтобы закончить учебу. Все говорят, что вы добрый человек, да я и сам это вижу, у вас лицо доброе. Я много чего умею, вы увидите, когда поближе меня узнаете. Мне уже исполнилось восемнадцать лет. Зовут меня Хуан Рико. А еще я поэт.

– Ах вот как! – Я усмехнулся, потрепал его по щеке. Он был маленького росточка, сущий лилипут. – Ну тогда я тебя обязательно возьму.

– Я и акробат к тому же. Одно время мой отец владел цирком. Вы увидите, какие у меня быстрые ноги. Я всегда все бегом делаю, я вообще люблю бегать. И обхождение знаю: когда я буду приходить с поручением к клиенту, всегда буду говорить: «Благодарю вас, сэр», и кепи снимать. И все улицы наизусть знаю, даже в Бронксе. А если вы будете использовать меня в испанских кварталах, то уж точно не пожалеете. Ну что, я вам подхожу, сэр? – И он выдал мне обезоруживающую улыбку. Ясное дело, этот малый знал, как себя подать.

– Садись-ка сюда, – сказал я. – Заполнишь эту анкету и будь готов завтра приступить к работе, с утра пораньше и с улыбкой.

– О, это я могу! – ответил он и улыбнулся.

– А тебе и в самом деле уже восемнадцать?

– О да, сэр! Вы можете проверить. У меня с собой бумаги.

Я дал ему бланк анкеты и вышел в соседнюю комнату – на скейтинг-ринг, – чтобы не мешать ему. И тут же зазвонил телефон. Я опрометью кинулся обратно к столу, схватил трубку. Мона говорила упавшим, тихим, ненатуральным голосом, как смертельно измученный человек.

– Он только что умер, – сказала она. – Я от него не отходила с тех пор, как мы с тобой расстались…

Я пробормотал какую-то соболезнующую чепуху и спросил, когда она думает вернуться. Она не знает… она хочет попросить меня о маленькой услуге… не сходил бы я в магазин купить ей какое-нибудь траурное платье и черные перчатки… Размер шестнадцатый. Из какого материала?… Не знаю, что выберешь. Еще несколько слов – и повесила трубку.

Малыш Хуан Рико смотрел на меня глазами преданной собаки. Он все понял и старался на свой деликатный кубинский лад показать, что разделяет мое горе.

– Все в порядке, Хуан, – сказал я. – Каждый когда-нибудь умирает.

– Это ваша жена звонила? – спросил он, в глазах у него блестели слезы. – Я уверен, что она очень красивая.

– С чего ты взял?

– Да судя по тому, как вы с ней разговаривали. Я словно увидел ее. Мне очень хочется жениться на красавице. Я часто об этом мечтаю.

– Да ты забавный паренек, – сказал я. – Уже думаешь о женитьбе, а ведь совсем мальчишка еще.

– Вот моя анкета, сэр. Может быть, прочитаете ее сейчас и скажете, можно ли мне завтра приходить.

Я глянул в его бумаги и сказал, что все в порядке.

– Значит, я у вас на службе сэр? А еще, сэр, прошу прощения, позвольте мне побыть еще немного с вами. Я думаю, что вам сейчас не надо оставаться одному. Когда у человека тяжело на душе, ему нужен друг.

Я рассмеялся:

– Хорошая идея. Как насчет того, чтобы вместе пообедать? А потом сходить в кино. Подходит?

Он вскочил и начал вприпрыжку носиться по комнате, словно дрессированная собачка; и вдруг заинтересовался пустой комнатой за дверью. Я провел его туда и снисходительно наблюдал, как он изучает тамошние аксессуары. Его поразили роликовые коньки. Он поднял с полу одну пару и рассматривал их, словно увидел впервые.

– Надень-ка их, – сказал я. – И сделай круг. Это же наш скейтинг-ринг.

– А вы умеете кататься? – спросил он.

– Конечно, умею. Хочешь, покажу?

– Ага, – сказал он. – А я покатаюсь вместе с вами. Я уж столько лет этим не занимался. А штука интересная, правда?

Мы надели ролики. Закинув руки за спину, я покатил вперед. Малыш Хуан заскользил следом. В центре зала стояло несколько подпиравших потолок столбов, и я, словно на показательных выступлениях, стал выписывать вокруг них пируэты.

– Потрясающе! – произнес запыхавшийся Хуан. – Вы просто как зефир порхаете!

– Как что?

– Как зефир. Ну такой легкий, приятный ветерок.

– А, зефир…

– Я как-то написал стихи о зефире. Очень давно.

Я взял его за руку и крутанул. Потом, подхватив за пояс, подтолкнул вперед, и мы заскользили по катку, он впереди – я сзади. А потом я резко отбросил его, и он ракетой полетел в другой конец зала.

– Ну а теперь я тебе покажу кое-какие штучки, которым меня обучили в Тироле, – сказал я и, скрестив руки на груди, поднял одну ногу и покатил на другой.

Просто бесовское веселье охватило меня при мысли, что Моне никогда не догадаться, чем я занимаюсь в эту минуту.

Проносясь мимо усевшегося на подоконнике и совершенно ошалевшего от этого спектакля Хуана Рико, я корчил ему разные рожи: лицо у меня приобретало то унылое, скорбное выражение, то нагло радостное, а потом беззаботное, а потом веселое, потом задумчивое, потом суровое, потом угрожающее, потом совершенно идиотское. Как обезьяна, я скреб под мышками, как цирковой медведь, кружился в вальсе, полз на корточках, словно калека; я что-то распевал надтреснутым голосом, орал, как разбушевавшийся маньяк. Круг за кругом, безостановочно, беззаботно, свободный как птица. И Хуана подхватило, он включился в игру. Мы гнались друг за другом, как дикие звери, кружились, как танцующие мыши, размахивали руками, как спорящие глухонемые.