Сексус - [161]
– Это так? – перевел я взгляд с Ирмы на Долорес.
Долорес промолчала, но это молчание звучало как подтверждение сказанного.
– Не понимаю, почему ты так ее не любишь, – торопливо заговорил я. – Она тебе ничего плохого не сделала. И ты не можешь ревновать к ней потому… ну, потому что ты меня уже не любила… Тогда.
– Тогда? Что ты хочешь этим сказать? Я в тебя никогда не была влюблена, слава Богу!
– Ой, что-то не верится, – игриво вставила Ирма. – Если ты не была в него влюблена, чего же ты сейчас с ума сходишь?
Она повернулась ко мне и в своей беспечной манере произнесла:
– Поцелуй ее и прекрати всю эту ерунду.
– С удовольствием, – ответил я и, нагнувшись, обнял Долорес. В первое мгновение она плотно сжала губы и смотрела на меня с вызовом. Потом, понемногу уступая, разжала губы и даже куснула меня слегка. И все-таки в конце поцелуя оттолкнула меня.
– Пусть он уйдет отсюда, – проговорила она.
Я посмотрел на нее с упреком. Мне было и противно, и жалко ее. Она мгновенно раскаялась и снова дрогнула. И я, заметив это, опять склонился к ней, но на этот раз с большей нежностью, и, когда мой язык проскользнул в ее рот, моя рука оказалась у нее между ног. Она попыталась отбросить руку, но сил на это уже не хватало.
Ирма присвистнула:
– Теперь уже горячее.
Но тут же ее руки вцепились в меня, и я услышал ее голос:
– И про меня не забывай.
Так. Значит, начинается: кто кого. Я вскочил, чтобы успеть выпить свое. Халат мой был как хорошо натянутая палатка.
– Тебе обязательно надо это показывать? – спросила Долорес, прикидываясь смущенной.
– Не собирался, но раз ты просишь, обязательно покажу. – Я сбросил халат и предстал перед ними во всеоружии.
Долорес отвернулась к стене, бормоча что-то вроде «отвратительно, животное» полуистерическим голосом. А вот Ирма, наоборот, смотрела вполне дружелюбно. Наконец она потянулась и ласково обхватила его пальцами, потом отпустила и поднялась, чтобы выпить свой бокал. Тут-то я и распахнул ее кимоно и вставил ей член между ног. Мы пили вместе, а мой конек бил копытом в ворота конюшни.
– Я тоже хочу выпить, – сказала Долорес раздраженно.
Мы оба повернулись и взглянули на нее. Лицо Долорес было пунцовым, с огромными, блестящими, словно она белладонну туда закапала, глазами.
– Сущие похабники, – сказала она, бегая глазами от Ирмы ко мне. Вместо ответа я вручил ей бокал, и она сделала большой глоток.
Это была ее борьба за свободу, за достижение той свободы, которая уже реяла, как флаг, над Ирмой. Теперь ее тон стал вызывающим.
– Ну так что же вы не приступаете? – бросила она.
И выгнулась так, что все тело ее обнажилось. Она сделала это сознательно и не собиралась прикрывать свою наготу.
– Ложись туда, – мягко подтолкнул я Ирму к дивану. Она потянула меня за руку.
– И ты ложись, – сказала она.
Я еще раз поднес бокал ко рту, и пока влага лилась в мою глотку, погас и ночник. Я услышал вопль Долорес:
– Нет, пожалуйста, не надо!
Но свет не зажегся, а я почувствовал, как пальцы Ирмы судорожно сжимают мой член. Я отставил бокал и ринулся к моим женщинам. Они прижались ко мне с обеих сторон. Долорес страстно целовала меня, а Ирма, как кошка, пробралась вниз и впилась губами в мой член. Агония длилась недолго, и заряд разорвался у нее во рту.
На Риверсайд-драйв я вернулся уже под утро. Моны не было. Я лежал и вслушивался: вот-вот раздадутся ее шаги. А вдруг с ней что-то случилось? Покончила с собой или попыталась это сделать? А может быть, она просто отправилась к родителям? Но зачем она тогда выскочила из такси? Сесть в подземку?.. Но подземка туда не идет. Конечно, я мог позвонить ей домой, но она может это неправильно понять… А вдруг она звонила ночью, но Артур с Ребеккой не оставили мне никакой записки: все новости они предпочитали сообщать мне лично.
Около восьми я решился постучать к ним. Никакой реакции, они еще спят. Я постучал сильнее, и тогда они ответили, но я ничего не узнал – они сами вернулись домой глубокой ночью.
В отчаянии я поплелся к комнате Кронского. Он тоже спал и спросонья никак не мог понять, чего я от него хочу. Наконец проворчал:
– В чем дело? Ее опять не было всю ночь? Нет, тебе никто не звонил. Иди… оставь меня в покое.
В эту ночь я не спал ни минуты. Сил у меня почти не осталось. Но тут мне в голову пришла успокоительная мысль: она же могла звонить в контору. Я так и видел записку, ожидавшую меня на столе.
Почти весь следующий день я спал по-кошачьи, урывками. Спал за столом, положив голову на руки. Просыпался, звонил Ребекке, но все без толку. Рабочее время кончилось, а я все еще торчал в конторе. Что бы ни случилось, я никак не мог представить себе, что за весь день она так и не позвонит. Быть этого не могло.
Во мне пробудилась какая-то странная нервозная живость. Я почувствовал себя таким свежим, словно проспал трое суток и проснулся в полном порядке. Подожду еще полчаса и, если она не позвонит, пойду прямо к ней домой.
Я расхаживал взад-вперед по комнате, как пантера в клетке, когда дверь распахнулась и в проеме возник плутоватого вида смуглый парнишка. Он быстренько, словно отделался от невидимого преследователя, захлопнул дверь. Какая-то таинственная веселая энергия звучала в его голосе, в резком кубинском акценте.
«Тропик Рака» — первый роман трилогии Генри Миллера, включающей также романы «Тропик Козерога» и «Черная весна».«Тропик Рака» впервые был опубликован в Париже в 1934 году. И сразу же вызвал немалый интерес (несмотря на ничтожный тираж). «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера „Тропик Рака“ и „Тропик Козерога“».К сожалению, людей, которым роман нравился, было куда больше, чем тех, кто решался об этом заявить вслух, из-за постоянных обвинений романа в растлении нравов читателей.
Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом».
Секс. Смерть. Искусство...Отношения между людьми, захлебывающимися в сюрреализме непонимания. Отчаяние нецензурной лексики, пытающейся выразить боль и остроту бытия.«Нексус» — такой, каков он есть!
«Черная весна» написана в 1930-е годы в Париже и вместе с романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» составляет своеобразную автобиографическую трилогию. Роман был запрещен в США за «безнравственность», и только в 1961 г. Верховный суд снял запрет. Ныне «Черная весна» по праву считается классикой мировой литературы.
«Тропик Козерога». Величайшая и скандальнейшая книга в творческом наследии Генри Миллера. Своеобразный «модернистский сиквел» легендарного «Тропика Рака» — и одновременно вполне самостоятельное произведение, отмеченное не только мощью, но и зрелостью таланта «позднего» Миллера. Роман, который читать нелегко — однако бесконечно интересно!
Книга Генри Миллера «Тропик Рака» в свое время буквально взорвала общественную мораль обоих полушарий Земли. Герой книги, в котором очевидно прослеживалась личность самого автора, «выдал» такую череду эротических откровений, да еще изложенных таким сочным языком, что не один читатель задумался над полноценностью своего сексуального бытия... Прошли годы. И поклонники творчества писателя узнали нового Миллера — вдумчивого, почти целомудренного, глубокого философа. Разумеется, в мемуарах он не обошел стороной «бедовую жизнь» в Париже, но рассказал и о том, как учился у великих французских писателей и художников, изложил свои мысли о мировой литературе и искусстве.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Анаис Нин — американская писательница, автор непревзойденных по своей откровенности прозаических произведений. С ней дружили Генри Миллер, Гор Видал, Антонет Арто, Сальвадор Дали, Пабло Неруда, яркие портреты которых остались на страницах ее дневников, рассказов и повестей.Ее называли автором уникального, «обширного потока внутреннего мира творческой личности». Ей посвятили множество книг, десятки диссертаций, а также марку знаменитых французских духов «Анаис-Анаис».