Секстет - [43]

Когда утром Талия вела его этим коридором, все остальные двери, кроме двери в туалетную комнату, были заперты. Теперь же дверь напротив туалета, явно ведущая в спальню Корта, была распахнута. «Частная жизнь. Неприкосновенно», – произнес в его сознании голос, порожденный воспитанием и всеми устоями класса, к которому принадлежал Колин, но было уже поздно.

Он заглянул в спальню, слабо освещенную мертвенным неоновым светом из коридора и уличным фонарем, свет которого проникал в комнату сквозь зарешеченные окна. В комнате стояла чудовищных размеров кровать, задрапированная покрывалом цвета темной запекшейся крови. Рядом с постелью на столике на колесиках, наводившем на мысль об операционной, стоял старомодный магнитофон – не с кассетами, а с бобинами. Колину уже давно не приходилось видеть таких допотопных приспособлений. По бокам от него громоздились горы пленок. На стене за постелью, увеличенный до таких размеров, что он напоминал алтарь, висел знаменитый черно-белый снимок – Наташа Лоуренс в «Смертельном жаре». Колин уставился на него, не в силах оторвать глаз от разреза, идущего по диагонали и рассекающего тело Наташи от левого плеча с маленьким черным пауком до нежной впадины на правом бедре.

– О Боже, – пробормотал Колин себе под нос, отступая. Нетвердо ступая, он двинулся вперед, намереваясь закрыть дверь и спрятать за ней увиденное. Как только он пересек невидимую линию в дверном проеме, зажегся свет – маленькая красная лампочка над кроватью. Колин нервно поглядывал на нее, потому что она могла оказаться частью системы сигнализации, вроде инфракрасных датчиков, которые его отец установил за огромные деньги в большом зале своего дома. С другой стороны, принимая во внимание профессию Томаса Корта, можно было подумать, что лампочка связана с камерой, которая теперь запечатлевает Колина Лассела, вторгающегося в чужую спальню.

Он покраснел до корней волос. Он будет выглядеть шпионом, да он и чувствовал себя шпионом. Сделай вид, что ошибся, посоветовал внутренний голос. Колин постарался придать лицу беспечное выражение, просвистел какую-то мелодию, захлопнул дверь, бросился через коридор к туалетной комнате, распахнул окно, высунул наружу голову и очень быстро выкурил спасительную сигарету.

Через час, к удивлению Колина, Корту вдруг надоело обсуждение. Он объявил, что хочет навестить сына, и даровал всем свободу. Колина мутило от усталости и тревожного предчувствия, все бесконечные разговоры прошедшего дня крутились у него в голове, словно исполняя ритуальный танец, и он отчетливо слышал звуки тамтама, возвещавшие опасность.

Он, Марио и Талия в полном молчании вошли в мрачноватый лифт. Внизу Марио помахал рукой и вприпрыжку удалился.

Талия, которая, несмотря на свою фамилию, была итало-американкой и выросла в Бронксе, смерила Колина взглядом с головы до ног. Колин покорно снес этот взгляд. Где-то вдали, как всегда в этом городе, завывали сирены полицейских машин, из здания напротив доносились тяжелые глухие удары. Никогда Колин не чувствовал себя более англичанином, которому здесь не место, и никогда еще он не чувствовал себя таким подавленным.

Ему очень хотелось спросить Талию, видела ли она разрезанную пополам картину в спальне Корта, но ему мешало прочно укоренившееся в сознании представление о приличиях. Не было ли у Корта какого-либо особого извращения? Мысль о подобной возможности вызывала у Колина испуг и смятение. Ему хотелось выкрикнуть: «Что все это означает?» Колин шел по коридору рядом с Талией и стонал:

– О Боже, Боже, Боже!

– Ничего страшного, скоро привыкнете, – с неожиданной теплотой ответила Талия.

– Декабрь! – простонал он. – Сейчас декабрь. Он собирается начать меньше чем через месяц! Интересно, он представляет себе, что такое Йоркшир в декабре? А в январе? Или ему все равно? Там дожди. Льет как из ведра почти без перерыва. Или идет снег. Деревни отрезаны от мира…

– Спокойно, спокойно, – повторяла Талия.

– Если мы вообще когда-нибудь начнем! Я не удивлюсь, если он перенесет место действия в Калифорнию. Калифорния? Что я говорю! Почему не Индонезия? Бронте в Эквадоре. А как насчет Замбези? Или пусть все происходит в бассейне Амазонки. Почему нет?

– Да успокойтесь вы наконец, – сказала Талия. – Вы ему нравитесь. Он ценит вас.

– Нравлюсь? Я ему нравлюсь? Да он просто хочет меня раздавить. Он пустил псу под хвост несколько месяцев работы.

– Он всегда так делает. И со всеми.

– Этот негодяй сводит меня с ума. Я сижу здесь двенадцать часов, и что я сделал за все это время? Говорил все время «но». Только «но», и ничего больше.

– Послушайте, – заговорила Талия, когда эхо его негодующих возгласов замерло вдали, – если вы хотите выжить, помните одно. Я работаю с ним десять лет, и я знаю…

– Что же вы такое знаете? – вскричал Колин.

– Что он самый лучший, ясно? – Талия похлопала его по руке. – Невозможный, это да, но лучший из всех.

– Он со мной играет. Я это знаю. Я чувствую.

– Ну и что? – Талия улыбнулась. – Черт возьми, вы ведь тоже можете с ним играть. Привет, Колин. – Она покровительственно помахала ему рукой. – Желаю приятно провести вечер. Увидимся завтра. О-о, чуть не забыла. Он хочет, чтобы завтра мы собрались на час раньше. Будем переделывать концовку. Значит, в семь утра, запомнили?