Сексот поневоле - [9]

— Не могу, товарищ начальник, — с максимальным ехидством извинился я. — Мне — к Дедку по вопросам старого места службы. Вот передам прорабский пункт, отчитаюсь, тогда — ваш. Грызите косточки, терзайте нервы. А пока — извините, товарищ майор, не могу…

— Твои дела, прорабище, уговаривать не стану. Передумаешь — двигай к нашему столику. Встречу звоном бокалов.

Намек понятен. Дятел пытается с первых шагов наладить творческие отношения, завербовать железобетонного помощника и защитника. Честно говоря, и я не против положительных контактов с непосредственным начальством.

Наш столик — в глубине зала «чайнухи» за столбом, подпирающим ее древний потолок. Официанты — в курсе, без особой необходимости этот столик не занимают. Даже табличку ставят — «Служебный».

Но сегодня, кажется, Тольке придется чокаться самому с собой. У меня нет ни малейшего желания и настроения. В голове — предстоящая встреча с «особистом».

Это — часа через три. Сейчас на очереди — цемент….

Проблему недостачи цемента Дедок решил мгновенно, почти не задумываясь. Будто заранее знал о моем появлении и моих неприятностях.

— Списывать не советую — опасно, ревизия мигом раскопает. Лучше выпиши накладную на передачу цемента новому особому участку. Там объемы — ого-го, в первый же месяц спишешь. Капля в море… Еще вопросы имеются?

— Кому передать хозяйство?

— Своему мастеру. Мы его в прорабы вознесем. Анохин в курсе.

Главный инженер сегодня на удивление деловит и строг. Вопросы подбивает в лет, будто тарелки на стендовой стрельбе. Обычно подремывает, уперев жало ручки в заделанную подпись под никому не нужным письмом. Вместо бумаг перед ним расстелена карта. Болтево обведено любимым цветом Дедка — желтым, черным цветом обозначены старые, существующие дороги, пунктиром — новые, которые необходимо проложить.

Разговаривая, задавая вопросы и выслушивая советы, я с любопытством кошусь на разрисованную карту, будто примериваясь к будущему месту работы.

Поболтали кой о чем. Дедок не кичится подполковничьим своим званием и высокой для меня должностью, держится на равных. Я тоже не хамлю, соблюдаю субординацию.

Часов в одиннадцать пошабашили. Дедка вызвал к себе Анохин. Тот поспешил к начальству, захватив с собой разлюбезную карту.

Неожиданно я проголодался. Нет, всё закономерно: утром, перед отъездом, выпил стакан чая с сухарями. Для сравнительно молодого организма, с учётом его изношенности, — ерунда.

Интересно, ожидает ли меня Семыкин или обозлился на не по должности ершистого помощничка и уехал к себе?

Оказывается — ждет. Лениво ковыряется в тарелке с фирменным блюдом «чайнухи» — винегретом с сельдью. Бутылка стоит нераспечатанная. Два бокала. Две тарелки. Полный джентльменский набор. Похоже, часом не отделаться: мы с будущим начальником без перерыва перейдем от завтрака к обеду. А там и до ужина рукой подать. Дятел — общительный человек, но, говорят, на работе — зануда, садист. Поглядим, увидим.

— Ты, Баба-Катя, понапрасну не злись, — выдал Семыкин пристрелочный залп, придвигая ко мне винегрет и наливая в бокалы первую дозу.

Баба-Катя — глупейшее мое прозвище, придуманное, кстати, тем же Дятлом. Ни малейшего отношения, ни к Бабе, ни к Кате я не имею. Тем более в сочетании со злостью. Обидеться могу, вспылить — тоже, но злиться — никогда.

— Нет причин злиться…

— Причина — налицо… Твою обиду понимаю. Действительно, получилось нездорово. Дедок зазвал меня к себе. Ноет и ноет, будто зуб с дуплом. Трусит, как бы не обмишуриться с Б-прим. Плачется: дадут по шапке, а до пенсии осталось — два раза чихнуть. Елозит носом по чертежам и всхлипывает. Вот-вот рассыплется… Сам обязан понимать — в подобной ситуации ты был бы в кабинете третьим лишним.

Третьим лишним? Что ж, пожалуй, Дятел прав.

Головой все это я понимал, а самолюбие бурлило, не желая мириться с третьесортностью. Дедку и Дятлу руководить, мне — работать, а работать из чужих рук, на подхвате, я не привык.

— Ваше дело. Я ведь не начальник, а, как ты выражаешься, прорабище… Ладно, пусть будет так…

Чокнулись с Толькой за предстоящую совместную деятельность. Повторили — за дружбу без ругани и подсиживания. Плотно закусили фирменным винегретом. Пришли к согласию: все равно день пропал, не помешает чокнуться за процветание особого участка, черт бы его побрал.

Завтрако-обед двигался по намасленным рельсам. Бутылки оказалось мало, и Семыкин потребовал вторую.

— Мы с тобой, прорабище, знаем друг друга не первый день… Нет, нет, переходить на тему: «Ты меня уважаешь?» — не хочу. Просто прошу запомнить одно: что бы тебе ни говорили обо мне, какие бы вывески ни вешали — не верь. Лады?

Я охотно согласился.

Только в час дня вспомнил о приглашении «особиста». Вернее, о нем не забывал ни на минуту, просто расслабился за выпивкой, и постарался припрятать эту памятку в самый дальний уголок сознания.

— Прости, Дятел, мне пора идти… Понимаешь, предстоит одно малоприятное свидание…

— С женщиной?

— Если бы…

Семыкин недоверчиво ухмыльнулся. Неизвестно по какой причине все окружающие считали меня самым удачливым снайпером по женским целям. Мои возражения принимались с недоверчивыми улыбочками и шуточками, от которых способен покраснеть даже памятник Ильичу, стоящий перед штабом армии.