Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - [26]

Приехав в Центр делового дизайна, я, как ни странно, тут же забыла о плачевном состоянии прически. Стоя в толпе восторженных поклонников Йена в черных галстуках и строгих костюмах, я удовлетворенно думала: на этот раз не придется целый вечер сидеть в кладовой. Заодно можно было забыть про миниатюрные шоколадно-арахисовые конфеты, ибо Йена «ризовые» аллюзии не занимали. Он даже попросил оставить сладости в подсобке. «Ах да, конфеты, — сказал он, когда днем я вышла в павильон с большой сумкой. — Давайте там их и оставим». Я робко взглянула ему в лицо, гадая, является ли эта фраза проявлением солидарности и доказательством отсутствия у Йена арахисового помешательства Дика, но Йен уже уткнулся в чертежи на миллиметровке, думая о чем-то своем, ничем иным не выдавая неприязни к фетишу моего шефа.

В любом случае я пришла в восторг. Или «нашла это великолепным», как выразился бы Йен.

Открытие Лондонской выставки понравилось мне гораздо больше, чем все подобные торжества. Я почти никого не узнавала; большинство артдилеров оказались мне не знакомы. Я не знала их привычек, странностей, тайных маний и отклонений а-ля Дик Риз. Английский акцент и вкрадчивые утонченные манеры посетителей придавали мероприятию великосветский оттенок и определенную значительность, которой недоставало другим выставкам.

Йен, тоже весьма утонченный, появился в темно-синем костюме и темно-серой рубашке с синим галстуком. Легкий, отлично сидящий костюм вполне передавал европейский, очень «йеновский» стиль, но в более приглушенной манере, без кричащих оттенков. Наблюдая за скульптором, рядом с которым то и дело мелькали белесые волосы пиар-шлюшек и чуть реже — великолепный «блонд» Карины Кратц, я призналась себе — впервые он не выглядел карикатурно. И это было весьма необычным.

Целый вечер пиарщицы крутились возле Йена. Карина временами дефилировала мимо, негромко перебрасываясь с Йеном парой слов, на что он утвердительно кивал. Стараясь не сбиться, я в точности повторила фразы, отрепетированные днем; приятно было видеть, как люди кивали с понимающим видом. Я объяснила, что проект предусматривает наше участие в известных художественных выставках с последующей двухнедельной персональной выставкой в частных галереях в каждом из пяти городов, включенных в арттурне. В Лондоне Йен Рис-Фицсиммонс планирует неделю присутствовать в павильоне, на вторую неделю удалится в студию работать над новыми произведениями. Затем скульптор появится на открытии персональной выставки в галерее Слоуна и снова вернется в студию, «подчиняясь вдохновению». В начале месяца экспозиция переедет в Рим, где порядок работы Йена останется прежним: неделя в павильоне, неделя в студии.

Блестящий скульптор, работающий над новыми произведениями, а в перерывах неделями покорно сидящий в выставочных павильонах и залах галереи, со знанием дела объясняя, как важно, необходимо и значительно его искусство… Слушая себя, я вдруг поняла, что Йен, при всех достижениях и славе, по своей воле выбрал ту же профессию, что и я, — работника художественной галереи.

Может, открыть ему глаза и сказать, что это не самый лучший выбор?

В павильоне, заполненном льстивыми, вкрадчивыми коллекционерами, я видела только Йена. Только Йена Рис-Фицсиммонса, мировую знаменитость, — и себя. Прежде я считала поездку наказанием; теперь мне начинало казаться, что это совершенно уникальный и самый интересный опыт в моей жизни. Турне открывало немыслимые возможности; чем отчетливее я это понимала, тем меньше верилось, что сопровождать Йена Дик отправил именно меня. Слепая удача наконец-то улыбнулась и мне.

Необыкновенно приятно было стоять в павильоне, где ни за что не появится Дик, делать свою работу.

Глава 14 Бельгийское пиво, занятость, скука и огромные зубы

Я люблю всякую нуднятину.

Энди Уорхол

Во время торжественного открытия выставки я продала скульптуру!

В первый день произведения искусства, как правило, идут нарасхват, а спрос на скульптуры Йена Рис-Фицсиммонса стабильно очень высок, но это не умаляло моей гордости. Случалось, в Нью-Йорке я почти договаривалась о продаже, но всякий раз вмешивался Дик и перехватывал инициативу. Заключив сделку, он складывал пухлые ручки на жирной груди, мелко тряс ягодицами и медленно поднимал локти вверх, исполняя танец живота, означавший восторг. В глазах босса загорался алчный огонек, он надувался самодовольством и едва снисходил до того, чтобы шикнуть на Клариссу, когда та шумно втягивала воздух и восторженно вопила: «Вы сделали это, Дик!» — словно раньше мы никогда ничего не продавали.

Не испорченная начальником сделка подняла настроение на целый вечер.

К сожалению, это оказалась единственная продажа за неделю.

Остались три скульптуры; многие посетители брали брошюры, расспрашивали о работах Йена, интересовались стоимостью, но никто не предлагал даже начальной цены. Красавица «Без названия, номер шесть» гордо возвышалась в центре павильона. Все хвалили работу, восхищались и любовались, но никому не пришлась по вкусу цена на табличке. «Номер шесть» была самой большой скульптурой Йена Рис-Фицсиммонса. Заключенная мной сделка оставила Дика равнодушным — он вообще не упомянул о ней. Позвонив на следующий день, шеф первым делом спросил, проданы ли остальные скульптуры.