Секс с чужаками - [94]

А когда они возвращались — они всегда возвращались поздно ночью, хотя и проводили там почти целые выходные, а он вставал посмотреть телевизор и послушать, как мама беседует с подругами по телефону или чего-нибудь съесть, и тому подобного, когда его отец с дядей и приятелями возвращались, шум их автомобиля медленно приближался, а потом они снова переговаривались и смеялись, но уже по-другому, неторопливее, негромче и удовлетворенней — тогда он как будто просыпался от того же самого сна, которым заснул после их отъезда. А все остальное будто бы он как раз и видел во сне.

— Хочешь поехать с нами? — это спросил его отец, оторвавшись от телевизора. Так вот и спросил, как о мелочи, будто попросил достать еще пива из холодильника. — Мы с Томми и с ребятами как раз собираемся съездить посмотреть, как там делишки. Поразвлечься малость.

Некоторое время он ничего не отвечал, просто продолжал смотреть в телевизор, цветные отсветы от которого порхали по стенам затемненной комнаты. Отец мог не пояснять, что значит «туда» — он и так понимал, что за этим кроется. Маленький узелок, который он всегда чувствовал в животе, затянулся потуже и потянул вниз что-то у него в горле.

— Конечно, — наконец пробормотал он. Узелок вместе со струной, на которой он был завязан, опустился внутри него чуть ниже. Отец только хрюкнул в ответ и дальше стал смотреть телевизор.

Как он понял, они решили, что уже пора, потому что он наконец перешел из начальной в среднюю школу. Больше того, он уже почти закончил первый учебный год и сумел при этом не вляпаться ни в какие неприятности, как вляпался его старший брат, так что его выгнали в конце концов и забрали в армию, а потом бог знает, куда — никто уже давно не имел от его старшего брата никаких известий. Так что может быть, то, что они решили его с собой взять — это было ему вроде какой-то награды за хорошее поведение.

Он не видел, что в этом уж такого трудного, учиться в школе. Такого, чтобы заслуживало награды. Все, что ты должен делать, это не высовываться и не привлекать к себе внимания. И там были всякие вещи, занимаясь которыми, ты проводил день: он участвовал в оркестре, это было нормально. Он играл на баритональном саксофоне — это было довольно легко, потому что не нужно играть никаких мелодий, знай себе похрюкивай, создавая фон всему остальному. Он сидел прямо перед секцией тромбонов, которая состояла из парней постарше, и мог слушать, что они говорят, как заключают пари, которая из девчонок — первогодков следующей начнет брить ноги. Еще они много шутили о том, как забавно флейтистки складывают губы, когда играют. Интересно, выглядят ли они так же забавно, когда держат во рту что-нибудь другое? Его эти речи смущали, потому что флейтистки сидели прямо напротив секции саксофонов и одной из них он уже пару раз назначал свидания.

Один раз, когда они были вдвоем, она дала ему листок бумаги, который держала сложенным в заднем кармане джинсов. Бумажка сделалась выпуклой, в точности той же формы, что ее зад, и он чувствовал себя странно, когда брал бумажку и разворачивал. Бумажка оказалась скопированной на мимеографе диаграммой, которую дал ей священник ее епископальной молодежной группы, точно так же, как и остальным девочкам в группе. Диаграмма показывала, какие части своего тела они могут позволять трогать мальчикам на какой стадии. Нужно быть с ней обрученным, с кольцом и со всем прочим, прежде чем можно будет расстегнуть ее лифчик. Он сохранил эту бумажку, положив ее в одну из своих домашних книжек. В некотором роде это было облегчение — знать, что именно от тебя ожидается.

Это его и тревожило в поездке туда, вместе с отцом, дядей и остальными — он не знал, что ему предстоит, когда они приедут. Ночь перед этим он пролежал без сна, силясь догадаться. Он включил свет и достал бумажку, которую дала ему девочка-флейтистка, рассматривая пунктирные линии, которые как бы выделяли область между горлом и пупком фигурки на диаграмме, и другую область, пониже, которая выглядела, словно трусики или плавки. Затем он сложил бумажку и сунул обратно в книжку, где она хранилась. Едва ли диаграмма как-то поможет ему там, куда он отправляется.

— Ну ладно, пора в дорогу, — дядя Томми высунулся из окна со стороны водительского сиденья и похлопал ладонью по металлу дверцы. Они всегда ездили туда на машине Томми, потому что она была самой большой — старый «Додж», который даже на ровной дороге раскачивало, как лодку. Все остальные скидывались на бензин. — Давайте, поехали, — широкая желтозубая ухмылка Томми разъехалась еще шире; он уже успел приложиться к пиву, упаковка из шести банок которого была припасена на полу.

На какое-то мгновение он подумал, что его взять забудут. В машине, когда она подрулила к дому, уже сидело пятеро, да его отец был шестой. Он стоял на крыльце, чувствуя, как тайная надежда дергает узелок у него внутри.

— Э, парни, да какого черта вы себе выдумали? — голос одного из сидевших в автомобиле разнесся в теплом вечернем воздухе. Это был Бад, тот, который работал на фабрике шлакоблоков. — Всемером нам никак не втиснуться, да еще чтоб туда всю дорогу ехать.