Секс с чужаками - [54]

— Кто это был? — прошептала Зибет.

— Наш отец-основатель, — ответила я, но, припомнив, какое действие слово «отец» на всех сегодня оказывает в этом сумасшедшем доме, поспешно добавила, — больше тебе его слушать не придется. Завтра я подложу кой-чего в механизм и поставлю винты на место, чтобы общажная мамаша не догадалась. Остаток семестра мы проживем в блаженной тишине.

Зибет не ответила. Она уже спала, тихо похрапывая. Таким образом ни единая моя догадка за сегодняшний день не оправдалась. Обалденно начинается семестр.

Администратор знал про посиделки.

— Смысл слова «невыход» тебе, я полагаю, понятен? — осведомился он.

Он был старый хрен, лет так сорок пять. Как раз в возрасте моего папаши. Смотрелся, впрочем, неплохо — небось упражнялся, как безумный, держа в форме свое старое брюхо, чтобы охмурять девчонок-первогодков. Грыжу нажить мог свободно. И тоже, наверное, как мой папочка, спускал в пластиковый мешочек для продолжения рода. Елки-палки, ну и законы же.

— Ты студентка на доверенности, Октавия?

— Точно.

Как по-вашему, стерпела бы я иначе такое раздолбайское имечко — «Октавия»?

— Без обоих родителей?

— Да. Матери оплачен отказ от прав. До двадцати одного года — ношение условного имени.

Я смотрела администратору в лицо, чтобы понять, как он это воспримет. Мне частенько приходилось видеть после таких слов испуганные мины.

— Стало быть, написать о твоем поведении некому, кроме твоих юристов. Исключить тебя невозможно. А от наказаний пользы что-то не видно. Я, признаться, не совсем понимаю, как на тебя воздействовать.

Да уж еще бы. Я продолжала его разглядывать, а он разглядывал меня — может, гадал, не его ли уж я дорогая доченька, не вылез ли предмет его нынешних поползновений из его собственного пластикового мешочка.

— Так что же именно ты сказала своей матери общежития?

— Что она погань, — пояснила я.

— Разок-другой мне и самому хотелось ее так назвать. Строит из себя симпатягу.

Я ждала, нисколько не сомневаясь, что за этим последует.

— Насчет этой вечеринки. Я слыхал, с мальчиками сейчас что-то происходит. Что же именно?

Такого вопроса я не ожидала.

— Не знаю, — ответила я и тут только поняла, что лопухнулась. — А если б знала, то сказала бы, как по-вашему?

— Ну конечно же, нет. Признаю. Знаешь, ты ведь уже вполне сложившаяся молодая женщина. Прямодушная, верная своим друзьям и очень красивая к тому же, если позволишь заметить.

Ага — а… И у тебя как раз случайно есть для меня работка, не так ли?

— Моя секретарша только что уволилась. Она заявила, что ей нравятся мужчины помоложе, хотя если то, что я слышал, верно, то может быть, ей без меня и лучше. Работа хорошая. Много поездок. Если, конечно, ты, как моя секретарша, не предпочитаешь мальчиков мужчинам.

Ну, вот вам и выход. Никаких больше целочек-первогодков, никакого невыхода. Большое искушение. Только вот ему самое меньшее сорок пять, а я отчего-то не в состоянии переварить мысль о том, чтоб делать чик-чик с собственным отцом. Уж простите, сэр.

— Если тебя беспокоит вопрос с доверенностью, то я уверяю, что имеются способы это проверить.

Врет. Ни один из них не знает, кто его ребенок. Для того-то мы и носим эти дурацкие книжные имена, чтобы не могли объявиться вдруг на пороге у папочки: привет, я ваша дорогая дочь. Доверенность защищает их от подобных сцен. Только изредка встретишь вдруг вот такую гнусь, как этот администратор, и начинаешь задумываться, кого же от кого защищают.

— Помните, что я сказала своей матери общежития? — спросила я.

— Да.

— Вам вдвое того же.

Невыход до конца года и сигнальная лента на руку, чтоб им пусто было.

— Я знаю, что у них такое, — шепнула мне Арабелла на уроке. Только на уроках я с ней и виделась. Проклятущая сигнальная лента тут же врубалась, стоило мне хоть пальчиком себе сделать без разрешения.

— И что же? — спросила я без особого интереса.

— Потом скажу.

Я встретилась с ней снаружи, в вихре падающих листьев и пуха. Система циркуляции опять поехала.

— Животные, — сказала Арабелла.

— Животные?

— Маленькие отвратные твари длиной так примерно с руку. Называются тессели. Отвратные коричневые зверюги.

— Не верю, — сказала я. — Не может быть, чтоб зверюги. Это же только для младшеклассников. Они что, с какой-нибудь усовершенствованной биологией?

— Ты имеешь в виду, феромоны или вроде того? — Арабелла нахмурилась. — Не знаю. Я в них уж точно ничего привлекательного не вижу, но вот пацаны… Браун приволок свою животину на посиделки — таскает на руке и называет ее Дочурка Энн. Они все вокруг нее увиваются, ласкают и говорят всякое типа «Иди к папочке». Ненормальные, точно.

Я пожала плечами.

— Ну, если ты права, нам не о чем беспокоиться. Пусть какие угодно усовершенствованные, разве звери их надолго займут? К середине семестра все кончится.

— Ты зашла бы, что ли? Я тебя совсем не вижу, — судя по голосу, Арабелла созрела для лесбия.

Я помахала рукой, на которой была лента.

— Не могу. Слушай, Арабелла, я на следующий урок опоздаю, — сказала я и заспешила прочь сквозь желто-белую муть. Следующего урока у меня не было. Я вернулась в общагу и приняла малость самолета.

Когда я «приземлилась», Зибет сидела у себя на койке и деловито строчила в блокноте, пристроив его на коленях. Выглядела она куда лучше чем в нашу первую встречу. Волосы ее малость отросли и достаточно завивались на концах, чтобы сделать ее посимпатичней. И такой напряженной она не выглядела. Собственно говоря, она выглядела почти счастливой.