Секс с чужаками - [36]

Но стоит ей прийти в возбужденье,

И он не отваживается уже подпускать

Ее рот слишком близко к своему горлу.

Закрывается дверь нескоро.

Она выпрашивает у него одежду,

Надеясь спрятать остроконечные почки,

Набухшие на запястьях и на лодыжках.

Она досталась ему еще молодой

И теперь растет.

Она уже выросла вровень с ним.

Ему надо бы бросить ее,

Но он не в силах.

Наконец однажды,

Когда он поглаживает и щиплет ее за признак пола,

Она быстро сгибает ноги

И пытается распороть ему брюхо.

В следующий раз он к ней приходит с ножом.

Прижав ее к полу,

Он отрезает ее недавно проросшие шпоры.

Она делается бесстрастной

И теперь он может усаживать ее на себя без страха.

Наконец-то,

Обвившись вокруг нее,

Он трется о ее светлую гладкую кожу,

Изливает в нее содержимое своих бедер,

Медленно или быстро,

Как пожелает.

Комната залита солнечным светом,

Лишь в разбитом окне

Видно между краями осколков вечную ночь,

Что на самом деле царит снаружи.

Изломанное, под окном лежит ее тело,

Покрытие пола ее уже поглощает.

И вынужден он признаться себе,

Что знал всегда —

Она отыщет какой-нибудь способ бежать.

От автора

Этот гнусный стишок зародился довольно невинным путем — из мысленного образа, напоминающего картины Вермеера: вид сквозь дверной проем на комнату, залитую масляно-золотистым, кремовым светом. Никто сильнее, чем я сама, не был удивлен тем, во что это вылилось.

Брюс Мак-Аллистер КОГДА ОТЦЫ УХОДЯТ

Брюс Мак-Аллистер начал писать научную и сказочную фантастику в 1960–х. Его первый роман «Человечность Прим» вышел в первоначальной серии Терри Карра «Эйс Спешиалз»; второй — «Ребенок-мечта» — издан в прошлом году издательством «Тор Букс». Его рассказы часто появлялись в журнале «ОМНИ» и многократно перепечатывались. Он преподает писательское дело в Редлэндском Универститете, в городе Редлэндс, Калифорния.

«Когда отцы уходят» — первый прочитанный мною рассказ этого автора. Впервые он появился в антологии Терри Карра «Вселенная-12». Он прекрасно демонстрирует редкостную способность Мак-Аллистера говорить в литературе женским голосом. Он посвящен лжи, которую мужчины и женщины говорят друг другу, чтобы поддержать пошатнувшиеся отношения.

Когда он сказал мне, что сделался Там отцом, я с самого начала была уверена, что он лжет. При этом я думала о пяти годах после его возвращения, когда я все время была начеку, пяти годах, когда я молила его о ребенке; и еще я думала обо всей лжи, которую он мне преподносил. (Все они возвращаются и лгут).

Я была уверена, что он лжет.

В небесной комнате стояла ночь. Мы были нагими и мокрыми от очередного запрограммированного дождя и снова лезли руками один к другому с добродушным разочарованием и смехом, потому что тонкое, как бумага, энергетическое поле не позволяло нам прикоснуться друг к другу.

Ограничения были очень важны.

Скоро один из нас прикажет компьютеру комнаты задействовать шаблон — новый узор, по которому нам предстояло вслепую шарить руками, отыскивая отверстия, через которые мы сможем добраться друг до друга.

Ограничения были чрезвычайно важны.

Немного спустя, если все пойдет как следует, мы будем ползать по полю, как животные — два изголодавшихся тела, уже не желающих принимать ограничения так добродушно.

Это была карецца, игра, которую по моим подозрениям Джори любил, хотя трудно тут говорить с уверенностью. Единственное, насчет чего я была уверна, это галлюциногены и феромы. Их-то он точно любит. Только их.

Он вполне способен внезапно отодвинуться от шаблона, пристально посмотреть на меня и скрыться в ночи.

А если он останется, если он действительно пробудет со мной достаточно долго, чтобы это произошло, то сие событие будет со мной столь же мало связано, как взрыв какой-нибудь второсортной новой звезды в далекой галактике. Я увижу это в его глазах: душой он все время будет находиться в ином месте. И в заветный миг он будет принадлежать себе и только себе — и только Там.

Я возлагаю вину на галлюциногены в такой же степени, как на все остальное. Я ревную к «Лунному Свету», «Звездным Людям», «Любви Шварцшильда» и «Мигалочке». Они — его истинные возлюбленные.

Когда он заговорил, я было решила — он обращается к комнатному компьютеру. Но голос его все лился; увеличенные изображения звезд безумно подмигивали сквозь электронное стекло, лунные лучи ниспадали на наши обнаженные плечи, словно холодные синие одежды. Он говорил со мной.

— Мне очень жаль, Доротея, — говорил он. — Как сказал однажды давно умерший поэт, я — «человек, ушедший от долга, человек, ушедший в свой мир». Я должен был рассказать тебе давным-давно, но не рассказал. Почему? Потому что это ужасно, столь же, сколь и прекрасно.

Он умолк, такой расчувствовавшийся, такой мучимый раскаянием; затем продолжил:

— Когда я был Там, Доротея, когда звездные камеры были у меня за спиной и вся вселенная лежала у моих ног, когда я был столь же далек от родного мира, как если бы я умер, тогда, Доротея, я завел себе любовницу с иной планеты и она выносила мне сына. Я сам не могу в это поверить, но это правда, и час настал.

Какая патетика. Какая рисовка. Он играл перед какой-то невидимой мне обширной аудиторией.