Секс с чужаками - [16]

К концу восьмидесятых годов хлеб так прославился, что коммерческий посредник продавал его в магазины здоровой пищи по всей стране — разумеется, после неоднократной обработки разнообразными химическими консервантами, чтобы он успевал добраться до магазинных полок достаточно свежим на вид и торговля им оставалсь выгодной.

Хлеба самого по себе было бы недостаточно, чтобы привести к изменениям, превратившим Лорана Сен-Жака в инкуба. Однако начатая буханка пролежала на полке в буфете целую неделю, с того момента, как Вероника отрезала от нее ломоть, чтобы закончить сэндвичи, которые делала для матери Изабель, заглянувшей к ней выпить чаю. (Мать Изабель была монахиня, управлявшая как Благочестивыми Сестрами, так и Школой святой Бернадетты, она же и приняла Сен-Жака с его женой на работу; кроме того и вовсе не случайно, она была старшей сестрой Вероники). Как бы то ни было, за то время, пока хлеб лежал на полке, на нем появилось пятнышко какой-то сине-зеленой плесени, напоминавшей с виду обычную пенициллиновую плесень, но вовсе ей не являвшуюся. Сен-Жак заметил эту плесень, когда готовил Веронике и себе завтрак и, гордый своей чисто мужской и рациональной небрезгливостью, попросту соскреб по возможности плесень с хлеба, который затем поджарил и замаскировал остатки пятна, намазав тост маслом и полив зеленым яблочным желе. Потому что хоть он и был не брезглив, зато очень хорошо знал, что его жена брезглива.

Как обычно, к завтраку она только прикоснулась, так что в конце концов Сен-Жак съел большую часть ее тоста вместе со своим.

Некоторая часть плесени, которая по причине своего происхождения уже была довольно странной, пережила процесс поджаривания с некоторыми мелкими, но важными изменениями, а затем пережила также воздействие пищеварительных соков Сен-Жака. Она поселилась в его теле, где процветала и росла, не причиняя ему никакого вреда, и в конце концов вступила в довольно сложное взаимодействие с его нервной системой.

Все это объясняет, каким образом он сделался инкубом, хотя и не проливает свет на конкретную физику и биохимию этого процесса.

В первую ночь после того, как поселившаяся в нем плесень закончила свою работу, Сен-Жак подыскивал себе книгу, чтобы отойти ко сну, когда вдруг услышал, как Вероника обсуждает по телефону Эдгара Кейса с кем-то, кто мог быть только ее сестрой. Опасаясь худшего — обе женщины, несмотря на почти чрезмерный практицизм в обыденной жизни, имели склонность посещать время от времени астрологические, диетические и спиритические посиделки — он вынул свой экземпляр «Основных сочинений Зигмунда Фрейда» и унес их с собой в спальню. Всякий раз, подврегаясь очередной атаке Сил Иррационального, Сен-Жак находил убежище в работах Фрейда, Золя, Адама Смита, Эйн Рэнд и, конечно, Вольтера, до тех пор, пока кризис не проходил.

А он всегда проходил, рано или поздно, когда мать Изабель, наконец, осознавала то, что, казалось бы, было очевидно с самого начала, а именно, что теория, приводившая ее в такое возбуждение, находится в вопиющем противоречии с учением Церкви.

Сен-Жак заснул за чтением Фрейда еще до того, как Вероника присоединилась к нему. Таким образом, когда после мгновенного головокружения и внезапного жуткого ощущения падения — как будто он со все возрастающей скоростью падал сквозь собственный затылок — он вдруг обнаружил, что заново проживает день, с точностью воспроизведенный во всех деталях, но в то же время полностью сознавая иллюзорную природу повторяющихся событий, то принял все это за сон, вызванный, в полном соответствии с логикой, взаимодействием прочитанного с психологической реальностью, которую это прочитанное так хорошо описывало. Тот факт, что все заново воспринимаемое происходило задом наперед, в обратном порядке, вплоть не только до слов, которые он произносил, но и до самих мыслей, не мешая ему в то же время обычным путем думать об этом самом обратном восприятии, поразил Сен-Жака, как удивительный и приводящий в замешательство — хотя целиком рационально объяснимый — результат работы его подсознания.

Он даже не представлял, что сон может быть так реален. Каждая деталь, каждый звук, запах, физическое ощущение, казалось, происходят на самом деле, хотя и в обратной последовательности. Однако в конце концов, по истечении, может быть, девяти часов субъективного времени, Сен-Жак невыносимо соскучился. Было уже два часа дня, и ничего странного, интересного или в каком-либо отношении похожего на сон не происходило: он просто сидел, чуточку ерзая, за письменным столом и слушал, как четырнадцатилетние ученицы отвечают на заданные им вопросы о неправильных глаголах не только задом наперед, но и неверно. Мысли его разбрелись, уже когда он и в первый-то раз проживал эту сцену с уроком, и теперь было неловко и даже немного больно не только выслушивать девочек с их ужасным произношением и до смешного неправильными ответами, но еще и заново проживать бесплодные эротические мечтания своего дневного «я». Как раз сейчас о представлял себе, как Марсия — высокая, загорелая девочка с длинными волосами, прямыми и светлыми, и слегка крупноватым римским носом, сидевшая в одиночестве за последним столом, куда Сен-Жак вынужден был ее посадить, так как у Марсии были нелады с дисциплиной — ловит его взгляд, плутовато улыбается, в то же время облизываясь самое крошечное мгновение кончиком языка, а затем начинает расстегивать по одной пуговицы на своей форменной школьной блузке, между тем как Сен-Жак тотчас находит предлог, чтобы пораньше отпустить весь остальной класс, но ее, конечно же, просит остаться…