Секс пополудни - [28]

— Что за странное выражение, — упрекнул он ее, — «более менее»?

Она пожала плечами, ей не хотелось обсуждать отсутствие у нее интереса к изображению чужих страстей или отсутствие честолюбия вообще.

— Оно тебе не нравится? — спросила она, чуть улыбнувшись.

— Черт побери, совсем не нравится. Если ты актриса, тогда ты должна быть самой лучшей актрисой или, по крайней мере, думать, что ты самая лучшая. А если ты так не думаешь, ты никогда не станешь ею.

Она решила обратить это в шутку:

— Я открою тебе тайну, если ты пообещаешь не удивляться и не сердиться на меня. У меня нет ни малейшего желания стать самой лучшей, даже если это было бы в моих силах.

С одной стороны, он все-таки был поражен. Он не мог себе представить, как это можно не стремиться быть лучше всех. Такой взгляд ему был абсолютно чужд. С другой стороны, его невольно впечатлило такое равнодушие. Возможно, именно этим она и отличалась от других.

Он так и не смог спросить о ее планах в Нью-Йорке. Но он надеялся, что разговор об этом зайдет до того, как они сойдут на берег. Кроме того, ему надо было все обдумать. На тот случай, если она не собиралась лететь на побережье, он должен иметь наготове предложение — заманчивое предложение. Такое, от которого она не сможет отказаться.

Было уже девять вечера, когда они вспомнили про ужин. Просматривая последние сообщения из своего офиса, он попросил ее сделать заказ.

— Хорошо. — Она подняла трубку телефона, который стоял на кофейном столике перед серо-голубой софой. — Что тебе хотелось бы поесть?

Широким шагом он пересек комнату по мягкому ковру, подошел к ней:

— Тебя!..

— Думаю, у меня возражений не будет, — шепнула она и нежно положила трубку на место.

Когда они снова подумали о еде, было уже очень поздно. Он сказал:

— Ты знаешь, чего мне сейчас хочется? Устроить пир. Настоящий праздник.

Ее так и подмывало спросить: «А что мы будем праздновать?» Но передумала. Она прекрасно знала, что он собирается праздновать, и даже лучше, что слова не были произнесены. Может, наступило время дать ему понять, что то, что он собрался праздновать, было достойно разве что самой скромной вечеринки. Но у них был еще один день и она еще не была готова…

— Как ты думаешь, что заказать для такого праздника? Толстый сочный гамбургер, много жареного лука и двойную порцию жареной картошки? И ни в коем случае не телятину с грибами. Я-то знаю! Бутерброд с сосиской, густо намазанный горчицей и острой приправой! — дразнила она.

— Ты смеешься надо мной и моим пристрастием к уличной американской еде, но я тебя прощаю. Я знаю, какие снобы вы, европейцы, по части кулинарии. Для меня это все не имеет значения. Более того, я могу тебе точно сказать, что бы мне хотелось видеть из еды на нашем празднике.

— Расскажи, — кающимся голосом попросила она.

— Конфеты «фадж»[9], шоколадный слоеный торт, пирожные с малиной и мороженое с сиропом, фруктами. Мороженое обязательно, всех сортов — с шоколадной стружкой, орехами, политым ромом, арахисовым маслом, не говоря уже о фисташках… — Он поднял трубку и вызвал службу заказов. — Ты так разожгла мой аппетит, что у меня слюнки потекли. Какое мороженое тебе хочется? Только назови, и оно твое, — сказал он с таким видом, будто предлагал ей выбор из бриллиантов, изумрудов, рубинов или на худой конец луну со звездами.

Она рассмеялась и покачала головой:

— Ты похож на маленького мальчика на своем дне рождения, который уже получил свои подарки и предвкушает мороженое и торт. Ты и к жизни так относишься? Как к одному большому дню рождения?

Он удивился, посмотрел на нее и положил трубку на место.

— Да. По крайней мере, мне бы хотелось этого — день рождения с подарками, перевязанными шелковыми лентами.

— И воздушные шарики?

— Воздушные шарики, и специальные шляпы, и поздравительные плакаты. Черт побери, почему бы и нет? А по-твоему, какая должна быть жизнь?

Бог мой, что я думаю о том, какая должна быть жизнь?

— Я думаю, что мне бы хотелось, чтобы жизнь была, как… как… секс пополудни…

Хотя он и не мог предугадать, что ответит она на его вопрос, ее ответ настолько поразил его, что невольно он перевел глаза на указатель времени, светящийся на видеомагнитофоне, который стоял перед кроватью. Без пятнадцати двенадцать. Потом он посмотрел на иллюминаторы, через которые в комнату проникал лунный, а не солнечный свет. Он сел на кровати и посмотрел в ее потемневшие янтарные глаза.

— Как это, секс пополудни? — повторил он. — Как это понять?

Она слабо улыбнулась:

— Знаешь, это как удивительный сюрприз… неожиданный и искренний. Ты занимаешься любовью и видишь в окно — весь мир купается в теплом, мягком, золотом сиянии, и… это так прекрасно, как если бы ты похитил золотые мгновения у жизни… — у вечности.

Ее глаза блестели, а он сидел неподвижно, захваченный ее словами.

— А дальше?

— И ты понимаешь… Глубоко в душе ты понимаешь, что испытываешь большее, чем просто сексуальное наслаждение, что это и есть любовь, в ее самом необыкновенном, возвышенном смысле. Это как будто ты занимаешься любовью на нежно-розовых шелковых простынях или на белой меховой шкуре. Это все равно что ходить по алому бархату, и пить искристое вино, и чувствовать, как оно взрывается у тебя в голове и льется прямо к тебе в душу; это значит слушать удивительную музыку, которую могут услышать только двое. Это значит вдыхать ароматы самых изысканных в мире духов — в комнате, полной цветов, и все время смеяться…