Секс и ветер - [37]

Она…

Такая разная…

Для всех.

Во время операции чаша весов склонялась то в ту, то в иную сторону. Сестра, то и дело, вытирала пот со лба хирурга.

- Вроде вытянули? – доктор устало снял маску.

- Везучая, - подытожила сестра. – Наверное, в спортлото везло? В прошлой жизни.

Иосиф Виссарионович

Тифлисская губерния. Город Гори. 1893 год.

- Джугашвили, почему ты избил Жванию? – голос духовного наставника, казалось, доносится издалека.

- Простите, отец мой, - склонив рыжую голову, подросток смиренно, и в то же время дерзко, взглянул прямо в глаза духовнику.

Москва. Кремль. 1941 год.

- Эвакуация? – желтые от трубки пальцы нервно стучали по столу. – Даже не смейте думать об этом! Стянуть все силы на оборону Москвы! Потеряем Москву – потеряем всё!

Ближняя дача. 1 марта 1953 года.

- Иосиф Виссарионович, что с вами? – Лозгачев пытался понять, вспотев, жив Сталин или нет. Припал к груди, пытаясь услышать пульс…

Бетельгейзе. Звезда в созвездии Ориона. 2010 год по земному летоисчислению.

Трое зеленых маленьких существ, населяющих планету, склонились над Четвертым, пытаясь привести его в чувство. Они обменивались между собой курлыкающими звуками, выражающими явную тревогу.

- Как он? – спросил Главный.

- Вроде дышит, - предположил Косоглазый.

- Помогите мне, - Толстый протянул левое щупальце.

Лежащий без сознания Четвертый глубоко вздохнул, и открыл огромные глаза.

- Где я? – прошептал он.

- Дома, - коротко хохотнул Косоглазый. – Вот тебя зацепило.

- Что это было? – Четвертый попытался подняться.

- Это, брат, такая трава, - философски заметил Главный. – Не надо было столько курить.

- А что ты видел? – полюбопытствовал Толстый.

- А сколько времени я отсутствовал? – вопросом на вопрос ответил Четвертый.

- Ну, минут пятнадцать, - предположил Косоглазый.

- Да-а, - Четвертый встряхнулся. – Я был на маленькой планете, объятой распрями, войнами и нелюбовью существ, населяющих ее друг к другу.

- И кем ты там был? – Главный придвинулся ближе.

- Верховным главнокомандующим одной из сторон, - Четвертый потянулся к сосуду с водой. – Прожил его жизнь. С рождения и до смерти.

- Круто, - Толстый сворачивал самокрутку. – Сейчас я попробую.

- Хорошая трава, - подытожил Косоглазый. – Эдмунд не обманул.

Сперматозоид

- Ты лучший!

- Издеваешься?

- Пошел ты…

Было холодно. Из форточки дуло.

- Я люблю тебя.

Он повернулся к ней. Подтянул одеяло на себя.

- Замерзла?

- Ты, как печка, всегда горячий.

- Лучший из всех, что были до меня? – он прижался небритой щекой к ее груди.

- Нет.

- Что нет?

- Не лучший из всех, - она нежно скользила губами по его ладони. – Единственный. Единственный из всех моих мужчин, которого я так люблю.

- Как так? – он приподнялся на локте.

- Так, - она старалась в темноте заглянуть в его глаза, такие разные при разном освещении. – Безумно, безоглядно…

- Ахматова? – неуклюже попытался сострить он.

- Бродский, - улыбнулась она.

В параллельном мире маленький безымянный сперматозоид, преодолевая многочисленные препятствия, пытался, как мог, достигнуть цели своей жизни – яйцеклетки. Он боролся не за себя, а за их счастье. Из последних сил, собравшись, он преодолел последний рубеж, и слился в экстазе с конечной целью своего путешествия.

- Йес, - пробормотал сперматозоид.

- Вот ты и дома, - прошептала яйцеклетка в ответ.

- Смотри, какой большой! – бабушка подняла ребенка на вытянутых руках, любуясь им в лучах заходящего солнца.

Майдан

 - А что ты раньше, не мог? – тетя заправила выбившийся локон в бигуди. – Сказать ей об этом надо было раньше.

- Тё-оть, - не отрываясь от монитора, усмехнулся я. – Ну, не смог я. Ведь он – мой отец.

- Отец, - фыркнула тетя. – На холодец.

- Знаю, знаю, - я отъехал вместе с креслом от стола. – И про то, что бросил нас с мамой, и про то, что ушел к этой стерве с пятого дома, у которой тогда у самой трое по лавкам сидело. И про алименты, которые не платил, и про то, как вы с мамой вдвоем меня вырастили, хотя было ой, как трудно.

- Трудно, - подхватила тетя. – А ты, что ж думаешь, легко? Когда ты болел два раза в месяц то бронхитом, то воспалением легких. А лечить тебя чем? А в больнице ночевали у твоей койки по очереди. Легко? А кобель этот в институте у себя штаны просиживал.

- Просиживал, - я обнял тетю, прижав ее голову к своей груди. – Я тебя люблю, тетя.

- И я тебя, - всхлипнула она. – Но, сказать надо было раньше.

- Сейчас ей позвоню, - я набрал мамин номер. – Алё, мам? Привет. У меня нормально. А у вас? Как там муж? Привет передавай. Не, не приеду. Сессия скоро. Тетя нормально. Контролирует меня. Нет, мы никуда не выходим, ни во что не вмешиваемся. А что Москва? Стоит? В пробках стоит? Ну, хорошо. Да, слушай, тут такое дело. Не знаю, как сказать. В общем, папа погиб. Неделю назад. Я в интернете прочитал список погибших на Майдане. Мам, ну не надо. Нет, не идиот. Зря ты так. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Был.

Тетя тихо плакала, беззвучно зажав рот ладонью.

Женька и Венька

- Ты не любишь меня? – она потянулась нежно, до хруста. – Я уверена.

- Какая ты, - он разжал губы, спекшиеся после ночи. – Уверенная.

- Да, такая, - она упруго соскочила с кровати. – Верю в себя.