Секреты Российского флота. Из архивов ФСБ - [16]

.

В 14 часов 50 минут 18 марта Тухачевский проинформировал Каменева о занятии Кронштадта, линкоров «Петропавловск» и «Севастополь», а также ряда фортов. Тухачевский считал, что «наша гастроль здесь окончилась», и просил разрешения «возвратиться восвояси». Каменев ответил: «Ваша гастроль блестяще закончена, в чем я и не сомневался, когда привлекал Вас к сотрудничеству в этой истории, я бы просил Вас задержаться до выяснения с фортом Риф, что, вероятно, сегодня будет». Главком интересовался, сможет ли «комвойсками Авров расхлебать уже остаток каши, главным образом, в вопросе развозки частей?». Тухачевский обещал разработать и предоставить Главкому план разгрузки «этого района от войск еще до отъезда».^{55}

Расправа

Еще не закончились бои по овладению Кронштадтом, как началась фильтрация задержанных. 18 марта К. Ворошилов дал указание: «Немедленно усилить Особый отдел людьми, вполне годными для особоотдельской работы. Всех прибывающих арестованных' из Кронштадта фильтровать самым тщательным образом, имея в виду, что сейчас уже наступил резкий перелом и подлые элементы не прочь укрыться под маской и коммунистов и сочувствующих».

О том, как проходила фильтрация участников Кронштадтского восстания, рассказал Ю. Шпатель: «В хвосте штурмовавшей Кронштадт армии Тухачевского следовали вершители человеческих судеб: прокуроры и судьи ревтрибунала. Едва ступив на берег Котлина, они немедленно принялись за “работу”. Местом открытых судебных процессов трибунал выбрал лучший зал в городе — сцену Морского офицерского собрания. Первыми были присуждены к “вышке” не успевшие бежать в Финляндию члены Ревкома: Вальк, Павлов и Парушев, а за ними редактор “Известий Кронштадтского революционного комитета” А.Н. Ломанов — первый председатель Кронштадтского совета рабочих депутатов». Шпатель стал свидетелем приема и оформления арестованных матросов с линкора «Петропавловск»: «Перед входом в приемную тюрьмы, прямо на улице, стояла шеренга арестованных матросов, по двое в ряд, окруженная плотным кольцом курсантов. Арестованных было около полутора сотен. Огромного роста чекист в длинной до колен гимнастерке, галифе, отличных сапогах и кубанке на голове, пользуясь увесистой ременной нагайкой, с бранью запускал для допроса группы матросой человек по пятнадцать. Фамилия верзилы была Куликов, я хорошо ее запомнил. Браня матросов, Куликов говорил им: “Хорошо стреляли, сукины дети!” Один из матросов заметил ему: “Те, что стреляли, давно в Финляндии!..” “Кто это сказал?!” — заорал Куликов. “Я”, — отозвался один из матросов. “Ты артиллерист?” — спросил Куликов. “Нет, кочегар”, — был ответ. “Выходит, не успел подняться наверх и бежать. Будешь и за себя, и за них расплачиваться!..” К смертной казни без обжалования была приговорена большая группа командиров с военно-морских кораблей, а за ними множество простых мастеров, рабочих, служащих, хоть в малейшей степени в далеком прошлом причастных к деятельности левых партий (меньшевики, эсеры, анархисты)»^{56}.

Советское руководство, оценив Кронштадтское восстание как серьезную угрозу «диктатуре пролетариата», приняло жесткие меры. После подавления восстания в Кронштадте начались аресты как активистов восстания, так и тех, кто не брал в руки оружие. Репрессии, которые продолжались в разных формах вплоть до 1922 г., осуществляли Президиум Петроградской ГубЧК, Коллегия Особого отдела охраны финляндской границы Республики, Чрезвычайная тройка Кронштадтского особого отделения и частично Революционный военный трибунал Петроградского военного округа. Они расследовали «преступления» как участников восстания, так и тех, кто должен был его подавлять, но проявил нерешительность или сочувствие к кронштадтцам.

Если красноармейцев, отказывавшихся выполнять боевые приказы перед наступлением на Кронштадт, можно сказать, пощадили, приняв к ним более мягкие репрессивные меры, то по отношению к восставшим никакие смягчающие обстоятельства не рассматривались. Были специально разработаны и отпечатаны типографским способом «Анкеты для участника Кронштадтского мятежа», в которых на трех листах содержались 35 вопросов. Каждый «участник Кронштадтского мятежа» должен был ответить на вопросы биографического характера, на вопросы о партийной принадлежности, о прохождении военной службы и, главное, об обстоятельствах мятежа (причина возникновения мятежа, кто занимался его подготовкой, кто и куда был избираем, какие части отличились в обороне Кронштадта, кто предлагал арестовать и арестовывал коммунистов, собственное участие в мятеже). Отдельно был выделен вопрос: «Через кого имелась связь с берегом и Финляндией?»

В анкету не случайно включены вопросы о партийности или сочувствии какой-либо партии, а также о службе в Белой армии. Сделав необходимую выборку из ответов, можно было бы убедить советское население и весь мир в правильности оценок Кронштадтского восстания, данных Лениным: организаторы восстания — это эсеры и белогвардейцы-эмигранты, а само восстание — «мелкобуржуазная контрреволюция и мелкобуржуазная анархическая стихия».

Каждому арестованному участнику Кронштадтского мятежа выдавалась анкета, он заполнял ее в присутствии следователя, а следователь лишь писал на этом же бланке заключение в несколько строк, в котором определял будущую судьбу повстанца. После этого Особый отдел охраны финляндской границы Республики выносил постановление. Как правило, на этом же бланке анкеты от руки делалась запись о принятом решении. Набор вариантов был чрезвычайно широк: от расстрела до трех-пяти лет принудительных работ с содержанием (или без содержания) под стражей.