Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [102]

Если Борис решил ничего не предпринимать, то я не собиралась сидеть, сложа руки.

Я встретилась с Григорием Хесиным[29], которого знала еще со времен работы в «Новом мире».

Он вполуха выслушал то, что я хотела ему сказать, и, когда я закончила, ответил, что ничем не может мне помочь.

– Борис Леонидович не является членом Союза писателей, поэтому эта организация не несет перед ним никаких обязательств и не может защищать его права, какими бы они ни были.

Я вышла из его кабинета и тут же столкнулась с человеком, который предложил мне выход из ситуации.

Этим человеком был некий Исидор Грингольц, которого я пару раз видела на чтениях Бориса. Это был презентабельного вида молодой человек в европейском костюме, со светлыми волнистыми волосами. Он говорил мне, что сделает все, чтобы помочь Борису, а я, даже не знаю почему, кивала каждому его слову.

Мы пошли ко мне домой, где и приступили к разработке плана действий. После нескольких часов споров с участием Иры и Мити Исидор сказал нам, что единственная надежда Бориса – это письмо-прошение к Хрущеву с просьбой простить его и не высылать из страны. Я колебалась, потому что понимала, что мне будет сложно убедить Борю подписать такое письмо, которое к тому же составил незнакомый ему человек. Но Исидор говорил очень убедительно, и в конце концов я поняла, что другого выхода у меня просто нет.

Исидор сам написал первый вариант письма, а я отредактировала текст, чтобы он больше походил на Борин, после чего отвезла это письмо в Переделкино. Борю настолько измотало все то, что произошло с ним в последнее время, что когда Ира спросила, подпишет ли он письмо, то у него не было сил повысить на нее голос, и он взял ручку.

– Пусть все это поскорее закончится, – сказал он.

Боря сделал несколько мелких исправлений и в записке мне написал: «Оля, пусть текст остается таким, как есть. Напиши только, что я родился не в Советском Союзе, а в России». Ира рассказывала, что его рука тряслась, когда в конце он вставил одну фразу: «Положа руку на сердце, я кое-что сделал для советской литературы и могу еще быть ей полезен».

На следующий день Ира вместе со школьной подругой отвезли письмо в ЦК на Старую площадь. Стоявший у входа охранник, не вынимая сигарету изо рта, остановил их и спросил, по какому они вопросу.

– У нас письмо к Хрущеву, – ответила Ира.

Охранник рассмеялся, чуть не выронив сигарету изо рта.

– От кого? От тебя?

– От Пастернака.

Охранник перестал смеяться.

Через два дня позвонил Поликарпов и сказал, что Хрущев получил Борино письмо и вызывает его для личной беседы.

– Немедленно одевайтесь и выходите на улицу. Мы с вами поедем к витающему в облаках.

Спустя десять минут у моего подъезда остановился черный ЗИЛ. Я была уже одета, но не торопилась выходить. Я выждала ровно пятнадцать минут и только потом спустилась.

Увидев меня, Поликарпов вышел из машины. На нем было длинное черное пальто до пят, сшитое из иностранной, тяжелой и качественной ткани.

– Вы заставили меня ждать, – с недовольством сказал он.

Я не стала извиняться. Я чувствовала себя в равной степени храброй и злой. Поликарпов сел рядом с водителем, не отрывавшим взгляда от дороги, а я сзади. Машина понеслась по разделительной полосе, что делали только автомобили высокопоставленных чиновников. – Что еще вы от него хотите? – спросила я.

Поликарпов повернулся ко мне.

– Вся эта история, которую он начал, пока еще не закончилась.

– Он отказался от Нобелевской премии. Он оказался от романа. Попросил прощения. Что еще вам надо? Эта история отняла у него годы жизни. Он стал стариком. Я иногда с трудом его узнаю… – я остановилась, потому что поняла, что сказала лишнего.

Он отвернулся от меня.

– Мы благодарны вам за помощь с подписанием письма. Мы этого не забудем.

– Это письмо Бориса, а не мое.

– Мой друг Исидор Грингольц – я думаю, что вам знакомо это имя, – сообщил мне, что именно вы написали большую часть текста письма. Кстати, Грингольцу я тоже премного благодарен.

Ну, конечно! Этот Грингольц оказался засланным казачком.

Как же я это вовремя не поняла?!

– Сейчас мы надеемся на то, что с вашей помощью закончим это дело, – произнес Поликарпов.

Окна большого дома были темными, за исключением света в окнах в кабинете Бориса. Машина остановилась, и я увидела силуэт подошедшего к окну Бори. Свет в кабинете погас и включился на первом этаже. Мне хотелось пойти за ним, но я не решалась выйти из машины. На первом этаже я увидела второй сгорбленный и низкорослый силуэт. Это была Зинаида. Она не позволит мне даже встать на крыльце их дома.

Наконец вышел Боря в пальто и шапке. На его лице блуждала улыбка, словно он собирался в отпуск. Водитель вышел из машины и открыл ему дверь. Увидев меня на заднем сиденье, он совершенно не удивился и не выказал волнения, когда Поликарпов сообщил ему, что его везут на встречу с Хрущевым. Единственным, что его волновало, было то, что он в штанах, не подобающих такому торжественному случаю.

– Может, мне пойти переодеться? – спросил он, когда машина уже тронулась с места.

Поликарпов разразился смехом. Боря тоже начал истерично смеяться. Его совершенно необоснованный смех рассердил меня, и я осуждающе на него посмотрела. Боря сделал вид, что не заметил моей реакции, от чего я рассердилась еще больше. Мы остановились на светофоре, и мне захотелось выйти из автомобиля и оставить их самих расхлебывать кашу, которую они заварили.