Секретный террор - [135]

Я решил ехать на Запад. Работать при таких условиях я уже не мог и после отъезда Аксельрода почти прекратил свою разведывательную деятельность.

Москва, не подозревая о происшедших во мне переменах, продолжала присылать задание за заданием. Надо было что-то предпринимать. В Турции я оставаться не мог: с одной стороны, я подвергал себя преследованиям советской власти, а с другой — мог попасть под удары турецкого правительства (на территории которого я вел разведку). В апреле я обратился в одну из иностранных миссий в Константинополе с просьбой разрешить мне въезд в ее страну и сообщил, кто я такой. Мне предложили подождать ответа из столицы. Приблизительно в то же время я получил сведения от моего агента Гюмишьяна, что за мною следит турецкая полиция. Я не обратил на это внимания и продолжал ждать…

Наконец, в июне мне передали из персидского консульства, что турецкая полиция усиленно интересуется мною и даже будто бы собирается меня арестовать. К этому времени начатые мною записки были готовы. Ждать больше было нельзя. По рекомендации персидского консульства я, как честный купец, получил визу во Францию.

Еще два дня на сборы, и в четверг 19 июня я погрузился на пароход «Тадла», шедший в Марсель. Еще вчера я имел свидание с Этингоном-Наумовым, который передал мне, что Москва удивляется моему длительному молчанию и требует присылки материалов. Я обещался встретиться с ним в субботу и передать почту для Москвы. Сегодня я уже на пароходе. Еще несколько минут — и прощай Стамбул с твоими прекрасными берегами и всем пережитым мною здесь за эти девять месяцев. В субботу вечером, когда Наумов будет ждать меня на мосту Галаты с почтой для Москвы, я уже буду у Неаполя.

Пароход тронулся и медленно отошел из Галаты, с того места, куда я прошлой осенью причалил как резидент ОГПУ, как защитник диктатуры Сталина. Теперь я отъезжал как эмигрант, как враг этой диктатуры. Мы вышли в Мраморное море. Всю ночь я не спал. Я все еще боялся погони, пока пароход был в турецких водах. Но вот начало рассветать. Вдали показались контуры Пиреи. Мы были уже в Греции. Я стоял на борту и смотрел на приближавшийся берег. Непосредственной опасности больше не было. Я вынул из кармана револьвер, с которым не расставался со дня революции в России. Посмотрел в последний раз на своего верного долголетнего спутника и медленно, с сожалением разжал пальцы. Он отвесно по борту нырнул в темно-синее зеркальное море.

Прощай, ты мне больше не нужен.

27 июня я приехал в Париж. Свои записки я не повез с собой, а отправил другим, надежным путем, боясь обыска турецкой таможни. Эти записки, украдкой составлявшиеся мною в Турции, ныне составили эту книгу.

Я начал их за несколько месяцев до бегства для того, чтобы они были опубликованы в том случае, если мне не удастся вырваться из рук ОГПУ.

Я не литератор и избегал лишних слов в моей книге. Я предназначал ее не для развлечения широкой публики, а для того, чтобы в точном и бесстрастном изложении фактов познакомить Европу с природой и деятельностью ОГПУ — учреждения, фактически руководящего властью в России.

Какие выводы хотел бы я сделать из всего рассказанного? Первый и основной вывод тот, что ОГПУ, созданное в 1918 году как классовый орган для защиты завоеваний пролетариата ныне обратилось в охранное отделение худшего типа, защищающее исключительно интересы Сталина и его клики.

В борьбе за власть внутри ОГПУ вполне усвоен лозунг «социалистического соревнования» между отделами. Это соревнование ведет к тому, что количество тюрем и концентрационных лагерей в СССР увеличивается в геометрической пропорции по отношению к росту населения. На иностранных территориях сталинская агентура старается раскинуть такую же широкую сеть шпионажа, как и внутри России. Читатель видит из моей книги, что в этом отношении работа на Востоке поставлена не плохо. Думаю, что на Западе дело обстоит не хуже.

Ежегодно советское правительство отпускает для шпионажа в иностранных государствах только в руки ОГПУ около трех миллионов долларов, которые добываются от продажи на заграничных рынках продуктов питания, вырванных изо рта голодного рабочего и крестьянина.

Но доллары, жесточайшим образом выколачиваемые из народа, текут не только в руки ОГПУ. Несмотря на официальные заверения советского правительства о полной его непричастности к делам Коминтерна, читатель видит, что фактически Наркоминдел и Разведупр работают вместе для общей цели и на одного хозяина — имя которому: Политбюро Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии, или Сталин.

Разница между ними та, что Наркоминдел разговаривает и отвлекает внимание, а остальные молча ведут подрывную работу под теми, с кем Наркоминдел говорит. На языке сотрудников ОГПУ, Разведупра и Коминтерна такое «разделение труда» облекается в следующую формулу по адресу Наркоминдела:

— Ваше дело болтать и отписываться, а наше дело вести реальную работу.

Опыт предыдущих лет показал, что легальные резидентуры при дипломатических и торговых представительствах не достигают целей в военное время. По мнению же ЦК ВКП(б), война неизбежна, и вот уже год с лишним, как ОГПУ повсеместно за границей организует наряду с легальной работой нелегальную.