Секретный сотрудник - [12]

Словарь не помог, хотя листали его долго, и спор увял сам собой, и теперь ругали правительство. Ругали дружно и однообразно, и опять отличился Константинов. Он рассказал притчу.

– Как-то, – сказал он, – бог дал лягушкам в цари чурбан, и стали лягушки чурбан высмеивать: «Ну что это за царь?! И глуп, и говорить не умеет, и собой некрасив». Бог послушал их и поставил над ними царем вместо чурбана цаплю.

– Ну Вова, – сказала, выслушав притчу, Константинова, – ну Вова, зачем же впадать в крайности?!

– Ты, старик, экстремист, – заявил Шварц.

– И за это надо выпить, – добавил Дорошенко.

Выпили и, наверное, оттолкнувшись от реплики Шварца, заговорили об экстремистах, ну и, конечно, о последнем случае с перерождением танков в старинные броневики. Об этом уже говорил весь город.

Вообще-то, эти перерождения уже никого особенно не удивляли – много их стало, как началась война. Но происходили они в основном там, где воевали, и Украины до сих пор не касались. А тут перерождение случилось в городе, да еще такое скандальное – переродившиеся танки хотели продать Союзу правоверных.

В газетах появлялись все новые подробности, правда, большая часть их потом оказывалась вымыслом местных борзописцев. Писали, например, что броневики образца Первой мировой, в которые переродились Т-76, были заправлены горючим и с полным боекомплектом и, мало того, были это не просто какие-то броневики, так сказать, что под руку попало, а был это Броневой дивизион гетмана Скоропадского, о котором писал Булгаков и который так неудачно выступил против конницы Петлюры в восемнадцатом году двадцатого века. Писали также, что в броневиках были экипажи, но этому уже никто не верил.

Обо всех этих подробностях перерождения, настоящих и выдуманных газетами, и шумел карасе.

– Не настоящие это броневички, – сказал Ефим, который всегда и все узнавал первым, – а, похоже, муляжи какие-то. Открыть их нельзя – пробовали даже автогеном дверцы вырезать и не получилось – не берет автоген, сплав там какой-то сверхтвердый. А внутри ничего нет, по крайней мере, когда заглядываешь, внутри ничего нет, ни сидений, ничего – туман какой-то.

– А ты откуда такие подробности знаешь? – спросил Дорошенко.

– Танки на станции Бровары стояли к отправке готовые, а я туда ездил прибор один для института получать – вот и узнал все на месте.

– К ним что, всех пускают? – удивилась Инга Кузниц.

– Меня пустили, – внушительно сказал Ефим.

Константинова сказала патетическим тоном:

– Вы только подумайте, как, оказывается, бог следит за всеми нами!

– Усмири гордыню, женщина, – произнес Шварц тонким елейным голосом, копируя патриарха, и добавил нормальным тоном, – успокойся, можешь и дальше грешить – очень ты ему нужна.

– А вот у вас, Генрих, – спросила вдруг Кузница Ира Калинкина, одарив его взглядом своих серых огромных или, по выражению Константинова, «патологически непропорциональных» глаз, – а у вас, на театре военных действий, эти перерождения должны ведь часто происходить.

– В нашем театре, – усмехнулся Кузниц, – пьесы все больше скучные: сидим в штабе, бумажки пишем, в окно смотрим на море – там, правда, иногда что-то взрывается или стреляют, но это по большей части арабы рыбу бьют, – он достал сигареты и вопросительно посмотрел на Константинова.

– Пошли, – сказал Константинов и встал.

Кузниц поднялся с пола, пристроил на книжной полке свою тарелку и рюмку и неожиданно для себя продолжил:

– Был, правда, один случай, довольно забавный. Двое «правоверных» как-то пробрались мимо часовых – днем, с «мухой» (это гранатомет пехотный) – и хотели пальнуть по штабу и, говорят, переродились вместе с гранатометом.

– Во что? – поинтересовался Вольф Шварц.

Кузниц усмехнулся:

– «Муха» превратилась, говорят, в катапульту древнюю, вроде той, что Архимед изобрел, а воины аллаха исчезли, а вместо них патруль подобрал двух дикарей – в одних набедренных повязках, ни одного языка не знают, всего боятся. Их в Англию отправили – изучать будут.

– Избирательно боженька помогает, – сказал Дорошенко, – похоже, он на стороне коалиции. Ведь не ядерные же гранаты были у этих правоверных.

– Говорят, гранаты заразой какой-то начинены были, чумой что ли, – сказал Кузниц, – а насчет избирательности ты не прав – в коалиции много чего переродилось.

– Ты идешь? – крикнул Константинов от входных дверей.

– Иду, иду, – ответил Кузниц и пошел к дверям. У дверей пришлось выдержать борьбу с котом, который рвался на лестничную площадку, но выпускать его было строжайшим образом запрещено хозяйкой.

На лестничной площадке Константинов курил, прислонившись к перилам. Кузниц стал рядом с ним, прикурил свою сигарету и спросил:

– Что это за притчу ты рассказал народу? Сам придумал?

– Куда мне, – Константинов стряхнул пепел в закрепленную на перилах консервную банку, – это басня Эзопа.

– Надо же…, – сказал Кузниц, – я забыл как-то за этими вояжами, что ты у нас эрудит, как этот…

– Как кто? – поинтересовался Константинов.

– Ну, этот, как его? Забыл, в общем, – признался Кузниц. – Впрочем, я человек военный, бесхитростный и малограмотный – мне простительно. Все время в разъездах, опять же – свое имя можно забыть.