Секретный пилигрим - [35]

Я вернулся к себе в квартиру в пять утра. О том, чтобы поспать, не было и мысли. Днем я ездил в фургоне с Брандтом и Беллой в Бланкензее. Антоне и Казимир весь день провели на лодке. Они были специально экипированы для поездки – в вязаных шапочках и непромокаемых комбинезонах. На палубе были развешаны для просушки спасательные жилеты оранжевого цвета. Попрощавшись по очереди с каждым за руку, я роздал им водонепроницаемые капсулы, содержащие таблетки с ядом, – чистый цианид. Начался мелкий осенний дождь: маленькая пристань была пуста. Брандт стал подниматься по сходням, но, когда Белла последовала было за ним, он остановил ее.

– Все, – сказал он ей. – Оставайся с Недом.

На ней было его старое пальто из шерстяной байки и шерстяная шапка с ушами, которая, как я подозреваю, была на ней, когда он ее спас. Он поцеловал ее, а она обняла его и стояла так, пока он ее не отстранил и не ушел на палубу, оставив ее возле меня. Антоне шагнул в машинное отделение, и мы услышали, как, чихнув, заработал двигатель. Брандт и Казимир отдали концы. Больше на нас никто не смотрел. Освободив причал, “Маргаритка” спокойно направилась к середине реки. Все трое мужчин стояли к нам спинами. Мы услышали вой корабельной сирены и следили за “Маргариткой”, пока она не скрылась за серой завесой мелкого дождя.

Как брошенные дети, мы с Беллой, взявшись за руки, пошли вверх по склону к припаркованному Брандтом фургону. Мы молчали. Нам не о чем было говорить. Я бросил последний взгляд назад, чтобы увидеть “Маргаритку”, но туман уже поглотил ее. Я посмотрел на Беллу – глаза ее необычайно блестели, дыхание участилось.

– С ним все будет в порядке, – успокоил я, выпуская ее руку, когда отпирал дверцу. – Они очень опытные. Он большой человек. – Даже по-немецки это звучало довольно глупо.

Она уселась в фургоне рядом со мной и снова завладела моей рукой. Каждый ее палец словно жил сам по себе под моей ладонью. Познакомься с ней поближе, настаивал Хейдон. В своем самом последнем сообщении я обещал ему, что попытаюсь.

* * *

Сначала мы ехали в приятном молчании, объединенные и разъединенные тем, что пережили. Я вел машину осторожно, поскольку был напряжен, и все еще, чтобы успокоить, держал ее за руку, а когда мне надо было покрепче перехватить руль, рука ее с поднятыми пальцами оставалась рядом в ожидании моей. Вдруг я ужасно забеспокоился: куда ее везти? Просто до смешного. Подумал об элегантном ресторане в полуподвальном помещении с альковами, выложенными изразцами, куда я вожу своих джо из банковских кругов. Пожилые официанты дадут ей как раз то утешение, которое ей необходимо. Потом я вспомнил, что на ней было шерстяное байковое пальто Брандта, джинсы и резиновые сапоги. Да и сам я выглядел не лучше. Так куда же? Я лихорадочно соображал. Стемнело. Сквозь туман проступили огни коттеджей.

– Ты хочешь есть? – спросил я.

Она положила руку к себе на коленку.

– Может, поедем куда-нибудь поужинать? – спросил я.

Она пожала плечами.

– Отвезти тебя на ферму? – предложил я.

– Зачем?

– Как ты собираешься провести эти несколько дней? Чем ты занималась в прошлый раз, когда он уезжал?

– Я от него отдыхала, – сказала она со смешком, которого я не ожидал.

– Тогда скажи мне, как бы ты хотела его ждать, – великодушно сказал я с явным намеком. – Предпочитаешь побыть одна? Встретиться с другими эмигрантами и поболтать? Что лучше?

– Не важно, – сказала она и отодвинулась от меня.

– Все-таки скажи. Помоги мне.

– Схожу в кино. Похожу по магазинам. Почитаю журналы. Послушаю музыку. Попытаюсь заниматься. Буду скучать.

Я остановился на конспиративной квартире. В холодильнике есть еда, подумал я. Ей надо дать поесть, выпить, надо разговорить ее. Потом отвезти на ферму или отправить туда на такси.

Мы въезжали в город. За две улицы до конспиративной квартиры я остановился и взял Беллу за руку, пока мы шли по обсаженному деревьями тротуару. Я сделал бы то же самое, если бы любая другая женщина шла со мной по темной улице, но, ощущая обнаженную руку Беллы в рукаве брандтовского пальто, я испытывал волнение. Город был мне незнаком. За освещенными окнами домов люди разговаривали и смеялись, словно нас и не существовало. Она стиснула мою руку и подтянула ее к своей груди, точнее под грудь, и я отчетливо мог ощутить ее форму под складками одежды. Я вспоминал шутки Циркового буфета о некоторых офицерах, добывавших самые ценные сведения в постели. Я вспомнил, как Хейдон спросил меня, хорошие ли у нее сиськи. Мне стало стыдно, и я отнял руку.

С одной стороны кладбищенских ворот был служебный вход.

Когда я открыл дверь и пропустил ее вперед, она повернулась и поцеловала мои глаза, один за другим, держа мое лицо обеими руками. Я крепко обнял ее за талию, и она показалась мне невесомой. Она была счастлива. В отсвете желтых кладбищенских фонарей я видел, что она улыбалась.

– Все умерли, – возбужденно прошептала она. – А мы живы.

Я пошел впереди нее вверх по лестнице. На полпути я обернулся, чтобы удостовериться, что она идет за мной. Я боялся, что она раздумает. Я всегда боялся, не потому, что был неопытен – благодаря Мейбл кое-какой опыт я приобрел, – а потому, что столкнулся сейчас с совершенно другой категорией женщин, не такой, как те, которых я когда-либо знал. Она стояла прямо за мной, держа туфли в руках, и все еще улыбалась.