Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - [39]

Соколов протянул:

— Во-от оно что! И за какие заслуги тебя укатали на Акатуй?

Евсей с неожиданной гордостью воскликнул:

— Вместе с Каляевым готовил покушение на великого князя Сергея Александровича, но участие в убийстве не принимал.

— Что же так? — усмехнулся Соколов.

— Подхватил воспаление легких и провалялся в больнице для железнодорожных рабочих, что за Калужской заставой. — Вдруг Евсей окрысился: — А какое, товарищи солдаты, вам дело до моей славной биографии? Вы кого-то ищите и ищите себе на здоровье.

Бочкарев спросил:

— Аполлинарий Николаевич, прикажете вернуть паспортную книжку?

— Верни! — милостиво разрешил Соколов. — Ты, Евсей, на нас не сердись. Считай, что у нас такая служба, а ты человек подозрительный. Теперь бы следовало осмотреть избу и конюшню: не прячется какой дезертир или другой злоумышленник? Должен понимать: война, шпионы, беглые люди. Ну да ладно, мы тебе поверили на слово… Евсей, накорми и напои нас, мы люди дорожные.

Евсей, склонный к быстрым переменам в настроении, начал скрести в затылке:

— Прямо и не знаю, что на стол ставить, подвелся нынче… Хлеба осталась коврижка, хотите?

Соколов достал портмоне, высыпал себе на ладонь несколько золотых монет, выбрал пятирублевку, кинул хозяину:

— Скупость — грех! Держи, Евсей. На эти деньги можно пир закатить, накорми троих защитников отечества.

Евсей с жадностью впился взором в рыжие монеты, облизал враз ставшими сухими губы и вдруг, что-то решив, расцвел, преобразился, стал воплощенной любезностью.

— Единый миг, господа военные! По случаю такой встречи и оказания помоществования доблестным воинам, поскольку следует… Что тут у меня в погребке завалялось?

Убежал на кухню. Скоро вернулся с куском сала, квашеной капустой в деревянной миске и солеными огурцами. Растянул в улыбке рот.

— Ши с кислой капусткой и картошку на плиту поставил, пару полешек брошу — быстро подогреется. — Хлопнул себя ладонью по лбу. — Ах, паразит я окаянный, дело-то главное забыл.

Вернулся на кухню, вынес две бутылки водки.

— Отдыхайте, господа защитники наши… Вот вам стаканчики, ложечки.

— Разливай, Семен! — приказал Соколов. — Ты, Евсей, с нами примешь?

Евсей зажмурился, манерно вздохнул:

— Коли на то ваша воля будет… Можно половину стакашки успокоить. — Рассмеялся.

Выпили за государя-батюшку.

Факторович сразу захмелел, сделался еще более разговорчивым. Рукой, в которой держал кусок сала, толкнул в локоть Соколова:

— Аполлинарий Николаевич, хотите анекдот? Его мне Рива рассказала, когда к ее родственникам в Вильну ездили. Значит, бедный старый еврей из мелкой семьи отхватил-таки себе богатую невесту. Приятели стали спрашивать еврея: «Почему тебе, Абрам, повезло? Может, она старая?» — «Молодая, восемнадцать лет ей». — «Некрасивая?» — «Красавица!» — «Больная, кривобокая?» — «Здоровьем пышет!» — «Ну так в чем же дело?» — «Пхе, самый пустяк — она чуточку беременная!»

Бочкарев и сам Факторович громко хохотали. Евсей заботливо подливал всем водки. Выпили еще раз. Вдруг Бочкарев проявил знания русской драматургии. Он весело посмотрел на Соколова:

— Аполлинарий Николаевич, вы знаете, что женщина как бы носит в себе названия трех пьес Островского.

— Каких?

— «Лес», «Где тонко, там и рвется», «Доходное место».

Соколов улыбнулся, двое других, изрядно осоловевших, ничего не поняли.

Железный человек

Каторжник, друг Каляева

Поздний ужин в дебрях смоленских лесов затянулся. Гений сыска посмотрел на Евсея:

— Вы с Каляевым были хорошо знакомы?

— С Иваном Платоновичем я был дружен. — В голосе Евсея вновь зазвучали нотки гордости. Заговорив о печально знаменитом террористе, этот человек аж весь преобразился, а речь стала возвышенной. Он как по писаному произносил давно вызубренные и ничего не означавшие фразы. — Это был святой человек, который ради счастья других людей положил себя на жертвенник революции и сгорел на нем…

Соколов вставил:

— Сгорел вонючим жупелом!

Евсей строго погрозил пальцем:

— Попр-рошу про этого святого человека плохих слов не произносить!

Соколову не хотелось дебатов, ему хотелось спать, но он с грустью взглянул на спорщика и с иронией спросил:

— Кого этот «святой» сделал счастливей? Убитого? Или вдову с детьми? Освободившееся место занял Джунковский, которого боготворит народ, а революционеры его ненавидят сильнее, чем Сергея Александровича.

— Есть закон: чем личность полезней для монархистской России, тем она отвратительней силам прогрессивным. Наглядный пример — Столыпин, цементировавший фундамент самодержавного строя. Так что дело вовсе не в личностях, дело в принципе.

Соколов улыбнулся:

— Я давно заметил: если человеку нечего сказать конкретно, он тут же начинает говорить о «принципах». Дурными делами нельзя достигнуть добрых целей.

Евсей зелеными точками злых глаз уставился на Соколова:

— Скажите, почему вы рядовой солдат? Я ведь вижу, что вы человек образованный.

Соколов спокойно отвечал:

— Я ударил военного чиновника.

Евсей иронично покачал головой:

— Ах, ударили! Значит, он унижал ваше достоинство или еще какую-нибудь гадость делал. А вам, любезный, надо было не ударить — убить его.

— Зачем, чтобы меня расстреляли?