Секретные задания - [31]

Столь обширное протяжение облегчало нам как проникновение, так и быстрое рассредоточение сил. Однако нам на глаза попались две весьма современные постройки на площади, довольно маленькие, которые, как нам сказали, занимают войска охраны, подчиняющиеся напрямую французскому правительству. Солдаты, которые нам встречаются то тут, то там, создают впечатление дисциплинированных и хорошо вооруженных, и, кроме того, ими руководят прекрасно обученные командиры. Итак, здесь нам следует ожидать крепкой обороны, – по крайней мере застать всех врасплох не удастся, и у кого-нибудь из офицеров найдется время отдать соответствующий приказ.

Когда мы неспешно возвращаемся к нашему жилищу, я внезапно становлюсь молчаливым и мрачным. Дело в том, что я пришел к весьма унизительному для себя выводу: я просто глупец, невероятный глупец! Все это утро мы вели себя как совершенные болваны, а вовсе не так, как полагается офицерам секретной немецкой службы и тем более – командирам частей, действующих на территории противника. И как нам только в голову пришло – отправиться на прогулку в обществе этого офицера полиции, который должен быть известен всем и каждому в городе? Уж не говоря о том, что, возможно, после освобождения Муссолини местная пресса растиражировала фотографии моей рябой физиономии! Короче, я собой весьма недоволен: следует признать, что мне многому еще нужно учиться…

В течение всего времени после полудня я заводил контакты с различными служащими и офицерами немецких служб в Виши, только чтобы примерно разобраться в ситуации. Сначала юный атташе посольства – сам Абетц в этот момент отсутствовал – разъяснил мне две теории прямо противоположного свойства, которые вызрели в недрах нашего министерства иностранных дел. Согласно мнению одних мыслителей, французы совершенно ничего не затевают и, следовательно, у нас нет ни малейших оснований для интервенции. По предположениям других, мы должны перевести правительство Петэна, по согласию или же силой, в Париж. Таким образом, старый маршал найдет себе укрытие от веепроникающих голлистских идей и, кроме того, попадет под немецкое влияние, что, безусловно, скажется с лучшей стороны на развитии французско-немецких отношений. Эта вторая группа теоретиков, как поговаривают, даже уже приготовила какой-то замок к северу от Парижа для размещения маршала.

Мой второй собеседник, офицер секретной армейской службы, следовательно один из подчиненных адмирала Канариса, охотно поделился всей информацией, которой располагал. Это была причудливая коллекция слухов, сплетен и объективных сведений, добытых большей частью нашими агентами в Северной Африке, плюс – совершенна фантастических предположений; например, одно бесценное сообщение было получено в беседе за стаканчиком в баре от болтливого секретаря одного из французских министерств; другое исходило от подруги морского офицера из окружения адмирала Дарлана, некой «бравой девицы», которая одаривала своей благосклонностью всех без разбору парней, лишь бы на них была престижная военная форма поярче. Вся эта словесная мешанина, естественно, не прибавила мне понимания происходящего, и я только подивился, как на основании подобной информации сам адмирал Канарис способен приходить к каким-либо ясным заключениям.

Шеф нашей тайной полиции оказался осведомлен не больше всех остальных. Единственное, что он мог выдавить из себя, – это честное признание, что ситуация «далеко не ясна», что, естественно, для меня уже новостью не являлось. Впрочем, он тоже горел желанием поделиться внушительным количеством противоречивых сведений. Но почти все они были основаны на данных, позаимствованных у арестованных голлистских агентов. Ему уже дважды за последнее время доносили о грядущих и весьма грозных акциях «Свободной Франции» против правительства Виши, но ничего так и не происходило. Он, кстати, тоже ратовал за немедленный перевоз правительства в оккупированную зону. Я вполне понимал его замысел: подобное решение разом прекратило бы все волнения и суету, которые столь досаждали ему здесь последнее время. Короче, этот человек желал только одного: чтобы его наконец оставили в покое.

В конце концов я даже свел знакомство с полковником Люфтваффе, членом нашей комиссии по перемирию. Этот заявил мне без обиняков, что ничего не знает и что лично он отказывается верить в любой из бесчисленных слухов, которые заразили всю атмосферу города.

– Лучше всего безотлагательно заключить мирный договор с Францией, а если возможно – одновременно и с Англией. Это прекрасное решение всех проблем, – утверждал он, явно радуясь тому, что наконец нашел столь простое и радикальное решение.

Увы, это предложение едва ли могло оказаться мне полезным. На обратном пути я не мог удержаться от тягостного недоумения при мысли о невероятнейшем винегрете, который, по всей видимости, образовали в досье ставки рапорты наших представителей. Как фюрер и его советники могли прийти к какому-либо верному заключению или по крайней мере к ясному пониманию ситуации? Что если, основываясь именно на этих рапортах, чтобы не сказать – сплетнях, ставка совсем недавно отдала мне приказ начать эту тщательно подготавливаемую операцию; а ведь когда решение принимается на основе полного доверия к подобной ошибочной или даже намеренно ложной информации, то в результате выходит ужасная каша: в данном случае во всех отношениях, и нынешних и будущих, – между Францией и Германией.