Секретная тайна - [18]

— Привет, — сказал Димка, не приподнимая век и не поворачивая головы.

— И тебе привет. Загораешь?

— Нет, в проруби моржую.

— Я думал, ты где-нибудь в Анталии с родителями.

— Летний отдых в Анталии обязателен для преуспевающего семейства. Родичи туда и уехали. Упросил оставить меня одного.

Мы стали поджариваться на пару. Как два ромштекса на одной сковородке, рядышком. Минут через десять синхронно перевернулись со спины на живот.

— А где Полина? — поинтересовался я. — Замечал, перед каникулами отношения у вас стали совсем прохладные.

— Знаешь, что, — сказал Макаров. — Ты купаться пришел? Иди, купайся. Будешь тонуть — свистни, помогу.

— Тонуть поможешь?

Мы оба рассмеялись, причем Макаров по-прежнему глаз не открывал.

— Не злись, — я повернулся на бок, лицом к Димке. — Сам виноват. Думаешь, не догадываюсь, отчего вдруг барышня ради моих голубых глаз вдруг — бабах! — позабыла твои карие. Дуэтом решили мои секреты разгадывать. Ведь так?

— Мы с Полиной, да будет тебе известно, не общаемся с того самого дня, как вы приходили ко мне в гости. Когда мы с тобой выясняли, в чем смысл и тайна жизни.

Макаров тоже лег на бок и глаза наконец-то открыл.

— Так вот, она потом обвинила меня в мягкотелости. По ее мнению, настоящий мужчина должен предохранять свою голову от чересчур умных рассуждений. Это расслабляет. Нужно быть жестким и целеустремленным. Иначе ничего в жизни не добьешься.

— А чего она хочет в жизни добиться?

— Об этом и я у нее спросил. Тут-то она и разозлилась. Вслух описывать свои красивые идеалы мало кому хочется, особенно если чувствуешь, что они сводятся к одному: иметь то, чего у других нет. Слишком уж примитивно получается. Оскорбительно одноклеточно.

Димка уже не лежал, а сидел на своем полотенце, и очи его не только во всю ширь отверзлись, но едва молнии не метали.

— А ведь хочется числить себя среди непримитивных, — продолжал он уже более спокойным тоном, поняв, что «не по-макаровски» разгорячился. — Въезжать в жизнь на колеснице, запряженной дураками. Вроде Патласова, вроде… Гм… Извини, конечно.

— Надо изъять у дураков результаты их дурацкого везения, — покивал я. — И самим пользоваться. А дураки пусть утешаются вдолбленными в их головы семьей и школой идеалами: справедливость! Бескорыстие! Служение обществу!

Макаров удивленно посмотрел на меня, будто не узнавая. А я продолжал:

— Умные им будут поддакивать: конечно, идеалы, доброта, честность! — а сами уздечку потихоньку набросят.

Димка пожал плечами и стал ковыряться в сером речном песке, перемешанном с сосновыми хвоинками. Нашел десятикопеечную монету, рассмотрел ее внимательно, как древний византийский статер, швырнул в реку и пожаловался:

— Дураков только совсем мало стало. Уже почти никто не хочет, чтобы его запрягали. Наоборот, каждый прокатиться норовит. Поэтому в колеснице — десятеро, а в оглоблях только один. Что делать, а? Не захочешь, а задумаешься: вдруг да есть что-то в этой самой справедливости, в этом самом бескорыстии? Ведь если умных больше, чем дураков, значит, это дураки — не такие, как все. Не пора ли в дураки податься?

Внезапно он умолк, снова лег на полотенце, подтянул к себе плеер, ткнул в кнопочку. Вместо классики из лазерного кругляшка потянулся тренькающий ручеек шлягера, влился в общепляжный музыкальный фон.

— Слушай, Макаров, что тебе расскажу, — добродушно предложил я. — Только ты не поверишь.

— Там видно будет, — отозвался поугрюмевший Макаров.

Я рассказал.

— Очень похоже на правду, — признал он. — Поэтому и не верю.

— Ладно, не верь. Но все-таки посоветуй, как мне дальше жить.

— Ерунда, землетрясение произошло само собой, естественным образом. Не бери в голову.

— А вдруг все-таки…

— Все равно никогда не узнаешь, виноват ты, или нет. А сдвиг по фазе можешь заработать.

Сдвиг по фазе мне, конечно, не нужен. Вдруг у меня, действительно, имеется талант — сгущать вероятность? Шизики на такую работу не принимаются. Дураки не имеют права быть волшебниками. Но именно простофилям обычно везет, все народные сказки это подтверждают. Значит, не будь я классическим лохом, не проклюнулось бы во мне удивительное и страшное дарование.

А что самое противное, воспользовался я своим талантом совершенно по-дурацки. Мог бы сделать что-нибудь нужное, полезное. Патласов бы вдруг поумнел. Войны бы никогда не было. Лекарство для безнадежных больных появилось.

Только все равно, дурацкое чудо я сотворю, или полезное, где-нибудь в далеком космосе погаснет звезда. Или в Анталии начнется землетрясение. Почему, ну, почему так получается — хочешь пользы, а в результате бывают и польза, и обязательно вред? И даже неизвестно, чего больше. Неужели нельзя, чтоб совсем без противопоказаний? Чтоб никого не запрягали. Чтоб компьютеры были дешевые, и папа мне купил…

— Приснилось тебе все, — пропыхтел в полотенце Макаров. — Наяву пригрезилось. Ты у нас известный мечтатель.

Он, видно, никак не мог успокоиться, перебирал в голове мои россказни и нервничал.

«Ничего, — сказал я себе. — Вот подрасту, и сеньор Рамирес Васкес походатайствует перед цивилизацией Альдебарана. Меня сделают их представителем на Земле. И тогда я у них спрошу… Они все знают… Их цивилизация намного древнее земной… Если только я этого Васкеса тоже сам не выдумал — с его пульсарами, мексиканским акцентом и умением останавливать время».