Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны - [74]

Мнимая смерть Трешама решала сразу несколько проблем: во-первых, пресекались опасные слухи, что Трешам по каким-то мотивам получит пощаду. С другой стороны, остальные агенты министра, понимая, что скрывается за этой «смертью», могли видеть в ней залог и своего собственного спасения, если они останутся до конца верными Сесилу. Уод в письме Сесилу 23 декабря довольно искусно выразил эту мысль, конечно, завуалированно, во фразе, столь долго ставившей в тупик историков: «Я обнаружил, что его друзья непостижимо убеждены, будто он излечится рт этой болезни, и здесь говорят, что им нечего опасаться действий правосудия».

В рукописях Британского музея сохранилось письмо, опубликованное в «Хронике» Стоу в 1631 году. Оно было написано 1 декабря 1605 г. в Кале секретарем графа Нортумберленда Дадли Карлтоном и адресовано британскому послу сэру Томасу Эдмондсу. Карлтон писал, что между Кале и Булонью на почтовой станции он повстречал двух англичан, которые явно старались скрыться от него. «Один из них походил на Френсиса Трешама, нотот, говорят, находится в Тауэре». Трешам и ранее бывал в этих краях и теперь, используя старые знакомства, отправлялся дальше на юг.

Английский посол в Испании сэр Чарлз Корнуоллис 22 февраля 1606 г. писал: «Пример такого рода и заботливая присылка из Франции лица, подозреваемого в недавней измене, подействовали здесь лучше, чем любой довод или авторитет». Надо заметить, что у сэра Чарлза вообще проживали в посольстве самые различные постояльцы, например осужденный в Англии некий Джон Джуд (вероятно, псевдоним), который был помилован благодаря заступничеству Томаса Уилсона, секретаря Роберта Сесила. Джуд был другом еще одного лица — некоего Мэтью Брюниджа. Сохранились письма Брюнид-жа начиная с сентября 1607 года к Томасу Уилсону (более ранние четыре письма исчезли). Он пишет, что отец его умер и он зависит в денежном отношении от матери. (Лишь очень небольшая часть имущества Трешама была конфискована. Остальными владениями управляла его мать как собственностью ее покойного мужа.) Джуд писал о Брюнидже как о резко выделяющемся человеке среди сотрудников посольства. Почерк Брюниджа напоминает почерк Трешама. Брюнидж писал о намерении вернуться в Англию в 1607 году — этого не произошло. Возможно, позднее он совершил поездку в Италию. Роберт Парсонс в письме из Рима от 22 июля 1610 г. упоминает о каком-то Трешаме, но, возможно, иезуит имел в виду эмигранта капитана Уильяма Трешама. 

«ЗА» И «ПРОТИВ»

Для обоснования своей концепции Ф. Эдвардс должен доказывать целый ряд малоправдоподобных тезисов. Во-первых, что вся официальная переписка с самого начала фальсифицировалась, чтобы свидетельствовать в пользу правительственной версии. При этом, поскольку Сесил и его подручные (включая и заговорщиков вроде Кетсби) вряд ли могли так поступать из опасения, что их самые секретные бумаги попадут в чужие руки, приходится выдвигать новую гипотезу, что они стремились обмануть главным образом потомство. При такой предусмотрительности в отношении того, чтобы влияние «порохового заговора» испытали и будущие поколения, странно выглядит неосторожность Сесила, фактически раскрывшего свои карты перед членами Тайного совета, пусть в данный момент дружественными к нему, но которые завтра могли использовать это признание против самого министра. Во-вторых, крайне нелогичным выглядит и поведение многих заговорщиков из числа агентов Сесила. У них не было мотивов начинать эту смертельно опасную игру. Ведь те же Кетсби и Трешам были оштрафованы, но прощены после мятежа Эссекса. Участие в мнимом заговоре явно не было путем ни к большим деньгам, ни к блестящей карьере, которые, быть может, оправдывали бы в их глазах такой риск. Ведь было известно, что по крайней мере часть участников заговора кончала страшной смертью на эшафоте.

Многочисленные размышления, которые Ф. Эдвардс совершенно произвольно приписывает заговорщикам, нисколько не делают более убедительными мотивы их согласия стать орудием провокации. Более того, для объяснения некоторых их действий, особенно после раскрытия заговора, Эдвардс должен вводить новый мотив — недоверие к тому, выполнит ли Сесил свои обещания пощадить их жизнь (например, у Перси, желающего сбежать незадолго до ареста Фокса, у Кетсби перед взрывом пороха в Холбич-хаузе и т. д.). Почему эта мысль не возникала у них раньше, когда еще было время сойти с опасного пути? И мог ли Сесил считать, что Фокс или Винтер будут продолжать верить ему и играть его игру, даже стоя перед виселицей? И как в таком случае Сесил считал возможным допустить отъезд за границу столь убийственного для него свидетеля, как Френсис Трешам, который мог подпасть там под влияние иезуитов, и т. п.?

Сторонники версии, что Сесил сфабриковал заговор, доказывают, будто он чуть ли не сфальсифицировал все следствие. Однако в числе лордов — членов комиссии, допрашивавших заговорщиков, было несколько явных врагов и соперников Сесила, которые никак не согласились бы стать орудием в руках честолюбивого министра. Напротив, они постарались бы сразу разоблачить перед Яковом I игру Сесила. Комиссия, расследовавшая заговор, состояла из лордов Ноттингема, Сеффолка, Девоншира, Вустера, Нортгемптона, Солсбери, Мара, верховного судьи Попхема и генерал-прокурора Кока. С. Гардинер обратил внимание на то, что из них Вустер был всегда по религиозным убеждениям католиком, так же как Нортгемптон, хотя тот посещал англиканскую службу. Сеффолк был дружественно настроен к католикам. Ноттингем ранее был католиком и принадлежал к партии сторонников союза с Испанией и политики терпимости в отношении своих бывших единоверцев. Немыслимо, чтобы Сесил мог привлечь этих вельмож к фабрикации католического заговора.