— Похвально. Похвально.
Разрешил ротный молиться и этому.
За этими двумя приходили к фельдфебелю третий, четвёртый, пятый. Отпускал своей волей фельдфебель теперь солдат.
Во время следствия оказалось, что посещали палатку Сергея Муравьёва-Апостола именно те солдаты, которых отпускал Фамилят из роты.
Взялись за Фамилята.
— Отпускал?
— Отпускал.
— Зачем отпускал?
— Господу богу некогда помолиться. Народ у нас набожный, — начинает Фамилят, — богобоязненный. Посты соблюдает каждый.
— «Посты»! — ругнулись на Фамилята. — Сколько отпускал?
— Пятерых.
— Ясно.
Допросили ротного:
— Отпускал?
— Отпускал.
— Скольких отпускал?
— Двоих.
Ясно. Обвинили Фамилята в содействии декабристам. Сняли с него нашивки за безупречную службу, разжаловали в рядовые.
Жалели тогда фельдфебеля:
— Ни за что пострадал Фамилят!
И лишь немногие знали, что совсем не в последних здесь был Фамилят. Что не только фельдфебель знал, куда и зачем ходили его солдаты. Но и про бога не кто иной, как сам Фамилят, и выдумал.
ПОВЕЗЛО
Были они друзьями — Трофим Федотов и Фёдор Трофимов. Вместе в лейб-гренадерском полку служили. Вместе французов били, гнали с родной земли.
Есть что обоим вспомнить.
Грудью стояли они под Смоленском.
— Помнишь, Троша?
— Помню, Федя. Как же о том забыть!
Ломали хребет французу в Бородинской кровавой сечи.
— Помнишь, Федя?
— Помню, Троша. Как же о том забыть!
По Европе вместе друзья шагали. Гнали врага в Париж.
— Помнишь, Троша?
— Помнишь, Федя?
— Как же о том забыть!
На Сенатской площади тоже рядом друзья стояли.
Не простые они солдаты. Барабанщик — Трофимов. Знаменосец — Федотов.
Это он, Фёдор Трофимов, бил в барабан тревогу, когда поднимался лейб-гренадерский полк.
Это он, Трофим Федотов, на Сенатскую площадь полковое гвардейское знамя нёс.
Когда началась расправа над солдатами-декабристами, стали выяснять, кто первым в лейб-гренадерском полку начал бить в барабан тревогу.
Доложили — Фёдор Трофимов.
Кто вынес из казармы полковое знамя?
Доложили — Трофим Федотов.
Всыпали Трофимову шесть тысяч шпицрутенов. Столько же всыпали и Федотову.
Разлучили друзей-приятелей.
На Кавказ погнали Трофимова. В Сибирь упекли Федотова.
Ходит Трофимов в огонь, в атаки. Глубоко под землёй в сырых рудниках таскает Федотов тяжёлые тачки.
Но не забыли друзья друг друга.
Есть что обоим вспомнить.
Вместе рвались они к свободе.
«Помнишь, Федя?»
Несётся из дальних далей:
«Помню, Троша. Как же о том забыть!»
Вместе о счастье народном думали.
«Помнишь, Троша?»
Несётся из дальних далей:
«Помню, Федя. Как же о том забыть!»
Не утихает их дружба солдатская.
«Э-эх, не повезло, не повезло Фёдору, — сокрушается в Сибири Трофим Федотов. — Я тут камни всего таскаю. А он ведь пошёл под пули».
«Э-эх, не повезло, не повезло Трофиму, — рассуждает Фёдор Трофимов. Я-то хожу на воле. А он в кандалы закован».
Кому повезло, разберитесь сами: на Кавказе убили Трофимова, сгноили в Сибири Федотова.
ОСТАВЛЕН В ПОДОЗРЕНИИ
Радовался солдат Агафон Щербинин. По шесть тысяч шпицрутенов получили его товарищи, в том числе и родной брат Агафона — Филипп Щербинин, а он, Агафон, наказания избежал, хотя, как и все, когда взбунтовался Черниговский полк, был в общем строю со всеми.
При допросе Агафон Щербинин вину свою отрицал. Друзья тоже его не выдали. В общем, открутился солдат от палок.
Избежал Агафон наказания. (Однако в протоколах суда напротив его фамилии было помечено: «Оставлен в подозрении»
Отлежались друзья Агафона после шпицрутенов, пошагали кто в Сибирь, а кто на Кавказ. Щербинин в полку остался.
Рад был солдат, да рано радовался.
Не стало жизни ему в полку. Чуть что — солдат в подозрении.
Отлучится ль куда солдат, лишнее слово при встрече бросит, закричит ли во сне Щербинин, сразу начальство теперь гадает, спроста ли так поступил солдат, не замыслил ли снова солдат худого.
Повернётся не так солдат, собьётся, спутает шаг, в стрельбе из ружья промахнётся, опять на солдата все косо смотрят. Спроста ли так поступил солдат?
Измучился Агафон Щербинин. Стал проситься в соседний полк. Добился.
Прибыл сюда. И что же?
То же самое. Даже хуже.
Стал проситься в дальний какой-то полк. Добился.
Прибыл сюда. И что же?
То же самое. Даже хуже.
В подозрении ведь солдат. Всюду за бедным слежка.
Исстрадался совсем Щербинин. Решает уж лучше во всём признаться. Пусть всыплют, как всем, шпицрутенов. Пошлют на Кавказ. Вместе со всеми будет.
Признался Щербинин.
Обрадовалось начальство: «Ага, не зря в подозрении был!»
Прогнали солдата сквозь строй. Всыпали шесть тысяч шпицрутенов. А за то, что молчал, за то, что не сразу сознался, и ещё добавили столько же. Выжил солдат после шпицрутенов, ждёт, когда же пошлют его на Кавказ.
Ждал, ждал. Не послали.
Решило начальство:
— Пусть остаётся здесь. Глаз за ним острый нужен.
Был оставлен солдат в полку. До конца своих дней промаялся.
ЧУДАК ЧЕЛОВЕК
Рядовой лейб-гвардии Московского полка Николай Поветкин отказался присягать Николаю I.
— Не желаю, — сказал солдат. (До этого Поветкин уже присягнул Константину.)
Уговаривали его товарищи:
— Дура! Царь есть царь. Николай, Константин — кому ни служи, едино.
— Не желаю, — твердил солдат.
Рассмотрение солдатских дел в Московском полку вёл полковник барон Шлиппенбах. Шлиппенбах уговаривал.
