Секретная командировка - [38]

Но не то удивительно, что мы ничего о нем не знали, а что он решил отдать штыки на заточку приходящему точильщику, а не выполнил эту работу сам. Или – а на кой леший штыки было вообще затачивать? Пусть бы новые хозяева этим и озаботились. Мне же он объяснил, что при таких доходах затачивать штыки ему было лень, но оружие он обязан отдать в лучшем виде!

Как я уже говорил, на контрреволюционный заговор дело не потянуло, но для ревтрибунала хватило. И не удивлюсь, если этого умельца расстреляли. Я бы его сам застрелил, потому что нам пришлось ездить по волостям, изымать оружие у мужиков!

Еще проблема. Если по пьянке набили морду обычному гражданину, это хулиганство, а если ответственному советскому работнику – контрреволюция! Вот сиди и отделяй злаки от плевел.

Мои сетования прервал звонок телефона. Ага, Тимохин, предгубисполкова, наше главное начальство в губернии. Можно сказать, что это советский губернатор.

– Владимир, зайди ко мне.

Ивану Васильевичу можно обращаться ко мне на «ты». И по возрасту – он уже немолод, лет сорок пять, и в силу положения. Да и вообще, Тимохин один из тех «правильных» большевиков и руководителей, кого здесь крепко уважают. Он в какой-то мере мой коллега. Из народных учителей, в революции с 1905 года, в партии большевиков с 1906-го, а в 1907 году получил свой первый тюремный срок и ссылку. От фронта не бегал, «оттрубил» на войне с четырнадцатого по декабрь семнадцатого. Уважаю! Интересно, что это ему понадобилось? Если бы что-то служебное, обратился бы к Есину. Тимохин не станет прыгать через голову моего непосредственного начальства.

– Разрешите, товарищ Тимохин?

Тимохин – крепкий дядька с начинавшейся лысеть головой кивнул на стул.

– Жалуются на тебя. – Ну, на меня постоянно кто-нибудь жалуется, это нормально. Интересно, кто на сей раз? – Товарищ Аглая сказала, что ты ей недавно нахамил.

По тону понятно, что Иван Васильевич делает вид, что сердится, хотя сам готов расхохотаться. Но нельзя.

Товарищ Аглая – очередное «чудо», спущенное к нам из Петрограда. С моим прежним недругом, бывшим редактором «Известий», вопрос решили – направили на должность заведующего хозяйственной частью губисполкома, и теперь парень счастлив. А что с этой делать? Ее направили укреплять «женский вопрос». Не очень понимаю этой формулировки, ну да ладно. Выглядела барышня колоритно. Короткая кожаная куртка, едва закрывавшая поясницу, нательная мужская рубаха, широченные галифе и кожаный картуз, покрывавший коротко стриженые волосы. Когда она впервые появилась в Череповце, крестились не только старухи, но и видавшие виды чекисты.

Мне приходилось чуточку полегче, так как приходилось видеть в своем прошлом (виноват, будущем) еще и не таких дамочек, но все равно, если смотреть на товарища Аглаю сзади, со стороны ее филейной части, казалось, что это воздушный шар, готовившийся вот-вот улететь. Однажды я обозвал ее Винни-Пухом, на что она обиделась. Хм. А я думал, что Милн тут еще не переведен, а, возможно, даже и не написан.

– Иван Васильевич, что там она на меня наговорила?

– Вот тебя и хотел спросить, интересно же. Она мне сказала, что ты ей нахамил по поводу отношения коммунистов к половому вопросу.

Ох ты, вон оно о чем! Товарищ Аглая была повернута на «половом вопросе». По ее мнению, семья исчерпала себя как буржуазный пережиток, потому что семья – это продажа женщины мужчине. А если не продажа, то вопрос упирается в простой секс. А секс – это всего лишь…

– Товарищ Аглая сказала, что вопрос удовлетворения половых потребностей нужно решать просто – захотелось, и пошли. Ну, как воды попить. А я ей сказал, что если человеку захочется попить воды, то он будет искать чистый родник, а не лакать из первой попавшейся лужи.

На самом-то деле это сказал сам Владимир Ильич Ульянов-Ленин, когда его вывела из себя одна из высокопоставленных женщин, как и товарищ Аглая с пунктиком свободной любви. Сифилис в восемнадцатом году еще не получил такого распространения, как в двадцать первом, но уже давал о себе знать. Вон, после появления товарища Аглаи некоторые ребята из ЧК и губисполкома бегают к доктору, пользующему их спринцеванием не то раствора марганцовки, не то горячего молока. Бр-ррр. Я теперь жалею, что отправил в ревтрибунал того венеролога-спекулянта.

– Володя, ты парень умный, ты скажи, на кой нам такие кадры?

Не хочу говорить ничего худого о Петрограде. Большинство людей, посланных на «укрепление» провинции, были толковые ребята, но иногда попадались и такие, как Аглая или мой прежний редактор.

– Так их в нагрузку дают, – сообщил я.

Иван Васильевич удивленно раскрыл глаза. А, он же не знает, как это бывало во времена моего детства, когда вместе с банкой сгущенки приходилось брать килограмм макарон.

– Есть люди нужные и люди ненужные. Нужных отдавать жалко, но приходится. Ненужных не жалко, но их никто не берет. Вот и приходится в нагрузку к нужным давать и таких. Петроград все-таки побольше Череповца, соответственно, количество дураков на единицу населения тоже выше.

– А я ее вам хотел отдать. Может, ты ее к делу пристроишь?

Услышав подобное, я чуть не возопил: «Иван Васильевич, что мы тебе плохого сделали?», но к счастью, начальник губернии шутил.