Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - [178]

12 июня, в мой день рождения, было особенно жарко, и вечером сержант на целых полчаса открыл дверь и лично стоял на посту. Несмотря на строгий запрет, мне удалось перекинуться с ним парой слов и выяснить, что он был родом из Венгрии. Услышав о том, что я из Вены, сержант бросил к моим ногам блок сигарет «Кэмел». Этот момент я никогда не забуду!

Дни становились все жарче, а пребывание в деревянном домишке — все неприятнее. Жаль, что день рождения отмечают не каждый день, а то бы дверь для проветривания помещения открывали бы каждый вечер. Между тем в допросах целую неделю наблюдался перерыв, и мне уже начало казаться, что они закончились. Однако 21 июня (дата мною приведена точно, так как я вел на клочке бумаги своеобразный календарь и умудрился сохранить его, несмотря на все обыски) сержант вновь позвал меня на допрос. На мое желание одеться он дал дельный совет оставаться в том виде, в каком я был, и обратить внимание вышестоящего начальства на невыносимую жару в своей камере. Меня нельзя отнести к людям, которым хорошие рекомендации надо повторять дважды.

Наверное, мое одеяние со стороны казалось весьма смешным, хотя и красноречивым. Оно состояло из деревянных сандалий на босу ногу и насквозь пропитанной потом пижамы с бесчисленным количеством дырок. В общем, когда меня привели в большой зал особняка, мне было очень стыдно. Я оказался перед тремя генералами, а также многими старшими офицерами армии США и выдавил из себя несколько извиняющихся слов. Мой намек был понят, и, видимо, они извинили меня, поскольку предложили выпить виски. Будучи человеком воспитанным и любителем этого напитка, отказаться я не смог.

Офицеров интересовали чисто военные вопросы, связанные с Арденнской наступательной операцией. Причем в ходе этого допроса новые моменты прояснили для себя не только дознаватели, но и я. Мне, в частности, окончательно стало понятно, насколько неожиданным для бывшего противника явилось наше наступление и как близки мы были от поставленной перед нами цели — выйти к Маасу. Американцы признавали высокую боеспособность немецких частей и прямо говорили о том, что к моменту начала Арденнской наступательной операции у них было о нас совсем другое мнение.

Допрашивавшие меня офицеры также подтвердили, что распускавшиеся нами слухи явились новым видом ведения войны, неожиданно показавшим высокую эффективность. В конце допроса меня вновь спросили, планировалось ли осуществить нападение на главную ставку союзников, на что я опять ответил отрицательно.

Тогда мне впервые показалось, что мои ответы вызывают доверие, и у меня возникло ощущение разговора с серьезными людьми. В дальнейшем при ведении бесед с представителями данной группы дознавателей я часто чувствовал уважение их, как победителей, по отношению к нам, как к побежденным.

После того допроса мне показалось, что офицеры постарались мне помочь, поскольку меня определили в более прохладную камеру. Однако, как это часто бывает, добрая воля отдельных людей натолкнулась на противодействие системы — на следующий день меня перевели в городскую тюрьму Висбадена, где вскоре оказались и оба моих боевых друга.

Там я начал привыкать к пребыванию в одиночной камере. Для тех, кто такого не испытал, хочу сказать, что первым делом следует перестать обращать внимание на прутья решетки и отсутствие хоть какого-то вида из окна. Однако дается это совсем нелегко. Поэтому тюремное начальство должно меня простить — уже в первую ночь я постарался обеспечить себе лучший обзор.

Во время авианалетов здание тюрьмы тоже пострадало, и часть его почти не использовалась. Однако, как назло, именно в моей камере вмонтированная перегородка из армированного стекла перед решеткой осталась целой и полностью закрывала вид из окна. Сразу же после заселения в это жилище я тщательно обследовал его и обнаружил обломок ручки от ложки, как нельзя лучше подходивший для удаления замазки, которой была заделана стеклянная перегородка. Всю ночь я трудился не покладая рук, и к утру два куска армированного стекла были удалены. Мои усилия себя оправдали, и мне открылся небольшой обзор на оба тюремных двора.

Еще раньше мы условились с Карлом Радлом об особом свисте, служившем нам опознавательным сигналом. Уже с первой попытки я услышал ответ, и, как впоследствии признался Радл, отсутствие в моем свисте всякого намека на музыкальный слух позволило ему сразу определить, что он исходил именно от меня.

По звуку я понял, что Радла поместили ниже на втором этаже и слева от меня. А вот фенриха П., как выяснилось позднее, перевели в специальный лагерь. Вскоре нам удалось установить с ним связь и передать, что мы живы, здоровы и не теряем мужества. А это тогда было главным.

В нашем положении нам с трудом удавалось подавить в себе чувство зависти по отношению к тем товарищам по оружию, которые содержались в лучших условиях. Во дворе я разглядел шесть или восемь, не помню точно, таких же деревянных лачуг, как и та, в которой меня держали прежде. Только здесь в течение дня заключенные могли передвигаться по внутренней территории свободно. Их запирали только вечером, а между домиками различался даже небольшой лужок.