Секретная династия - [20]

Перевод Писарева, выполненный в 1743 году, появился в 1772 году. Румянцев и другие участники дела Алексея не хотели даже в 1740-х годах вспоминать о 1718 годе: кто знает, как отнесется к этому следующий монарх, да и Елизавете Петровне царевич Алексей все же брат... Только в личных архивах наиболее влиятельных фамилий (Воронцовы, Куракины, Румянцевы) хранились под замком ранние или поздние копии тех секретных документов, время которых «еще не настало»...[98]

Документы дремали в сундуках, кончался XVIII век, легенды множились, споры не утихали.

Автор многотомных «Деяний Петра Великого» купец-историк Иван Голиков в конце XVIII в. обращался к «не зараженному предубеждением читателю»: «Слезы сего великого родителя [Петра] и сокрушение его доказывают, что он и намерения не имел казнить сына и что следствие и суд, над ним производимые, были употреблены как необходимое средство к тому единственно, дабы, показав ему ту пропасть, к которой он довел себя, произвесть в нем страх следовать впредь теми же заблуждения стезями». Голиков защищает официальную версию о смерти царевича «от огорчения», подчеркивая, что Петр еще не успел утвердить приговор; при этом царь продолжал заниматься делами, чего, по мнению историка, не могло бы быть, если б произошло таинственное убийство[99]. Еще раньше, 9 ноября 1761 года, Вольтер писал И. И. Шувалову: «Люди пожимают плечами, когда слышат, что 23-летний принц умер от удара при чтении приговора, на отмену которого он должен был надеяться»[100].

Не верил официальной версии и многознающий Георг Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II (царица не любила этого многознания и в 1796 г. писала: «Негодяй Гельбиг отозван»).

Наступил XIX век. 1812 год оставил в этой истории некоторый след, что отражено в старинном архивном документе: «Следственное дело о царевиче Алексее Петровиче и о матери его царице Евдокии Федоровне хранилось в особом сундуке, но в нашествии на Москву французов сундук сей злодеями разбит и бумаги по полу все были разбросаны, но по возвращении из Нижнего [Новгорода] архива вновь описаны и в особой портфели положены». Позже были переизданы официальные документы 1718 года о деле царевича.

Как известно, в ту пору состояние архивных фондов было таково, что даже верховная власть не знала и не могла дознаться до многих обстоятельств своего прошлого, являясь как бы государственной тайной «для самой себя».

В конце 1820-х — начале 1830-х годов по приказу Николая I и под руководством Д. Н. Блудова (в ту пору еще только выдвинувшегося в высшие бюрократические круги) шла большая работа по упорядочению, описанию и соединению различных секретных материалов в единое государственное архивохранилище (мы еще не раз в ходе повествования коснемся этой важной операции).

Необходимость для самодержца хотя бы «под рукой» иметь все бумаги о прошедшем приближала, облегчала последующее обнародование существенных исторических фактов (большей частью вопреки желанию власти).

Один из первых комплексов документов, который заинтересовал Блудова, был связан с делом Алексея. Из переписки Блудова с министром иностранных дел К. В. Нессельроде видно, что из Московского главного архива Министерства иностранных дел пересланы для Блудова (и царя) «секретные дела, касающиеся до замечательнейших происшествий царствования Петра Великого». Только о царевиче (не считая его сообщников) в архиве имелось 13 больших дел[101]. Примерно тогда же были переизданы официальные документы XVIII века о деле царевича[102]. Позже, в 1843 году, Д. Н. Блудов извещал Николая I: «Суд несчастного царевича Алексея Петровича сопровождался розысками и последствиями, пробуждающими тяжкое воспоминание, и тайна которого, несмотря на торжественность главных действий суда, может быть, и теперь еще не вполне раскрыта»[103].

В 1830-х годах Пушкин устремился к закрытым архивам XVIII столетия. «Сколько отдельных книг, — писал он М. П. Погодину, — можно составить тут! Сколько творческих мыслей тут могут развиться!» (П. XV. 53)[104].

12 января 1832 году Нессельроде запрашивал царя: «Благоугодно ли будет Вашему императорскому величеству, чтобы титулярному советнику Пушкину открыты были все секретные бумаги времен императора Петра I, в здешнем архиве хранящиеся, как-то: о первой супруге его, о царевиче Алексее Петровиче»[105]. Соответствующее разрешение было Пушкину дано. И. Л. Фейнберг установил, что поэт-историк сумел ознакомиться с рядом важных секретных документов о царевиче[106].

После гибели Пушкина тетради его архивных выписок были представлены в цензуру, и царь нашел, что рукопись издана быть не может «по причине многих неприличных выражений на счет Петра Великого». Тетради были опубликованы П. С. Поповым почти 100 лет спустя.

Среди записей Пушкина, между прочим, находим: «25 (июня 1718) прочтено определение и приговор царевичу в Сенате.

26 царевич умер отравленным» (П. X. 246).

Откуда узнал Пушкин об отравлении? Сюжет этот был еще столь опасен в то время, что лишь с помощью криминалистов И. Л. Фейнберг прочел тщательно зачеркнутые строки в дневнике переводчика Келера о его беседе с Пушкиным: «Он раскрыл мне страницу английской книги, записок Брюса о Петре Великом, в которой упоминается об отраве царевича Алексея Петровича, приговаривая: “Вот как тогда дела делались”»