Секрет Жавотты - [7]

— Черт возьми! — сказал Арман. — И все это передал ивовый прутик!

— Да; и лучше бы я отшвырнул его ногой, как маркиза сейчас отшвыривала наши цветы; но я тебе говорил, да ты и сам видел, я был от нее без ума. Как странно! Еще вчера я ее обожал, был полон страсти, я жизнь отдал бы за нее, а сегодня…

— А сегодня что?

— Послушай: чтобы ты понял все, я должен сперва рассказать тебе маленькое приключение, которое случилось со мной в прошлом году. Так вот: на маскараде в Опере я познакомился с гризеткои или модисткой — толком не знаю. Произошло это довольно странным образом. Она сидела рядом со мной, и я не обращал на нее никакого внимания, как вдруг ко мне подошел поздороваться Сент — Обен — ты его знаешь. В ту же минуту моя соседка, словно в испуге, спрятала головку у меня за спиной и щепотом стала умолять меня вывести ее из затруднительного положения, а для этого — предложить ей руку и пройтись с ней по фойе: отказать ей было невозможно. Я вышел вместе с ней, и Сент — Обен остался один. Затем она рассказала мне, что Сент- Обен был ее любовником, что она его боится, так как он ревнив, и что она всячески избегает встреч с ним. Таким образом, я вдруг оказался в глазах Сент — Обена его удачливым соперником — ведь он узнал свою гризетку и с кислой миной пошел за нами следом. Что тебе сказать еще? Мне представилось забавным принять как бы всерьез ту роль, которую мне навязал случай. Я пригласил девицу ужинать. На другое утро Сент — Обен пришел ко мне и пытался затеять ссору. Я рассмеялся ему в лицо и без особого труда урезонил его. Он охотно согласился, что немыслимо драться на дуэли из‑за молодой особы, которая бегством на маскарад спасается от ревнивого любовника. Мы обратили всю эту историю в шутку и вскоре начисто забыли о ней; как видишь, большой беды тут не было.

— Разумеется, нет, я не вижу во всем этом ничего серьезного.

— Послушай, что произошло теперь. Ты знаешь, Сент — Обен иногда встречается с госпожой де Вернаж. Он гостил и у нас и в Реионвале. Так вот, сегодня ночью, когда маркиза, сидя возле меня, слушала со своим всегдашним царственным видом все те бредни, какие только приходили мне в голову, и, улыбаясь, примеряла это кольцо, которое — благодарение богу! — все еще у меня на пальце, знаешь, что ей вздумалось сказать мне? Что ей рассказывали об этом маскарадном приключении, что она знает о нем из достоверного источника, что Сент — Обен будто бы обожал эту гризетку и был в отчаянии, когда она его оставила, что, решив отомстить, он потребовал от меня удовлетворения, что я уклонился от дуэли и что тогда…

Голос Тристана прервался. В течение нескольких минут братья шли молча.

— Что же ты ответил? — спросил, наконец, Арман.

— Очень простую вещь. Я сказал ей следующее: «Маркиза, мужчину, который допускает, чтобы другой мужчина безнаказанно поднял на него руку, мы называем трусом, — вы прекрасно это знаете. А женщину, которая, зная об этом или думая, что это так, становится любовницей этого труса, мы тоже называем словом, которое не стоит произносить в вашем присутствии». После этого я взялся за шляпу.

— И она не стала тебя удерживать?

— Как лее! Сперва она хотела все это обратить в шутку и сказала, что я горячусь из‑за пустой болтовни. Затем она стала просить у меня прощенья в том, что нечаянно оскорбила меня, она даже как будто попыталась плакать. На все это я ответил ей только одно, — что не придаю никакого значения гнусным сплетням, которые не могут меня задеть, что она вольна думать и предполагать все, что ей угодно, и что я не приложу никаких стараний, чтобы ее разуверить. В заключение я сказал: «Я десять лет служу в армии, мои товарищи хорошо меня знают и вряд ли поверят вашей нелепой сказке; поэтому я уделю ей ровно столько внимания, сколько нужно, чтобы пренебречь ею», — Ты в самом деле так считаешь?

— Что ты! Если бы у меня возникло малейшее сомнение насчет того, как мне поступить, — я тотчас вспомнил бы, что я солдат и что у меня нет выбора. Неужели ты думаешь, что я позволю бездушной женщине шутить с моей честью, стерплю, чтобы она завтра рассказала эту грязную выдумку какой — ни^ будь кокетке ее же пошиба или кому‑нибудь из тех молокососов, которых она, по твоим же словам, сводит с ума? Неужели ты допускаешь мысль, что мое имя, твое имя, имя нашей матери станет предметом насмешек? О боже! Есть от чего содрогнуться.

— Да, — сказал Арман, — вот те невинные, изящные небылицы, которые наши дамы сочиняют для собственного удовольствия. Создать из пустяка скандальный роман, полный злодейств, — нет лучшего развлечения для их пустых голов. Но что же ты решил предпринять?

— Я решил сегодня же вечером ехать в Париж. Сент- Обен — тоже военный; он храбрец; я далек от мысли — избави бог! что он хоть единым словом дал повод к этой сплетне, которую, по всей вероятности, состряпала какая‑нибудь горничная; но я твердо решил привезти его сюда, и ему не труднее будет полным голосом сказать правду, нежели мне — выслушать ее. Бесспорно, мне предстоит щекотливый, малоприятный разговор. Невеселое это дело — прийти к товарищу и сказать ему: меня обвиняют в трусости. Но что поделаешь! В таких обстоятельствах все правильно и все должно быть дозволено: Повторяю— речь идет о том, чтобы защитить наше имя, и не будь я уверен, что оно выйдет из этой исторйи незапятнанным, я тут же сорвал бы с себя свой орден. Нужно, чтобы Сент — Обен заявил маркизе в моем присутствии, что ей передали нелепый слух и что люди, которые его пустили, — наглые лжецы. Но я хочу, чтобы вслед за этим объяснением маркиза выслушала и меня; хочу лицом к лицу с ней, без. всякой огласки, в самых вежливых выражениях преподать ей урок, которого она никогда уже не забудет; хочу доставить себе скромное удовольствие без стеснения высказать ей все, что я думаю о ее чванливости и лжедобродетели; я не стану соперничать с Бюсси д’Амбуазом