Секрет Жавотты - [11]

— Что же, ей не легко жилось?

— О господи, очень даже трудно. Кое‑как перебиЕалась! Она жила вон там, в самом конце прохода, за ларьком фрук- товщицы, окнами во двор. Работала с утра до вечера, а получала гроши. Туго ей приходилось! Утром она ходила на рынок и сама варила себе суп на маленькой чугунной плите. В комнатке у нее было чисто, ничего не скажешь, только всегда пахло капустой. А как‑то раз пришла к ней дама в трауре — тетушкой ей приходилась, что ли, — и взяла ее с собой, говорят определила ее к монахиням Доброго Пастыря. Тут на углу белошвейная мастерская; может статься, хозяйка что‑нибудь знает — она давала заказы мадемуазель Дюран.

— Пойдем к белошвейке, — сказал Арман, — но упоминание о капусте не предвещает ничего хорошего.

Сведения, которые дала о Жавотте хозяйка белошвейной мастерской, сперва оказались столь же скудными. Она рассказала братьям, что родные Жавотты сколотили немного денег и внесли их в монастырь Доброго Пастыря на содержание Жавотты, которая затем действительно провела там около грех месяцев. Монахини согласились принять ее по просьбе нескольких дам — благотворительниц; в монастыре она вела себя примерно, сестры хорошо к ней относились и не могли нахвалиться ее добронравием. К несчастью, — говорила хозяйка белошвейной, — у бедняжки такое живое воображение, что она не может долго усидеть на месте! Это большая милость, — продолжала хозяйка, — быть принятой в монастырь, не произнося обета. Все хорошо отзывались о ней, она ревностно соблюдала все обряды и к тому же превосходно работала, свое дело она ведь знает. Но вдруг на нее нашла дурь, она заявила, что хочет уйти из монастыря. Ну, вы понимаете, сударь, в наше время монастырь— не тюрьма; ей открыли дверь, и она упорхнула.

— И вы потеряли ее из виду?

— Не совсем, — ответила, засмеявшись, белошвейка. — Одна из моих мастериц видела ее на балу в Ранелаге[6]. Сейчас она себе придумала новое имя — Амелина Розанваль. Я слыхала, что она живет на улице Бреда и стала фигуранткой в театре Фоли — Драматик.

Тристан постепенно впадал в уныние.

— Бросим эти поиски, — сказал он брату. — Судя по тому, какой оборот дело приняло сейчас, тут конца не предвидится. Кто знает, может быть мадемуазель Дюран, госпожа де Монваль, госпожа Розанваль обретается сейчас в Китае или же в Кемпер — Корантене[7]?

Но Арман упорствовал.

— Надо искать дальше, — говорил он. — Мы слишком много сделали, остановиться уже нельзя. Почем ты знаешь, быть может еще минута, и мы найдем нашу путешественницу? Кем бы она ни была сейчас — работницей или артисткой, монашенкой или фигуранткой, — я ее разыщу! Неужели мы уподобимся тому человеку, который побился об заклад, что в январе месяце пройдет по замерзшему пруду, и вернулся с полпути, потому что у него ноги застыли!

На этот раз Арман оказался прав: г — жа Розанваль действительно проживала на улице Бреда, но в ее новом обиталище ничто не напоминало ни о монастыре, ни о капустном супе, ни о Ранелаге. Из фигурантки г — жа Розанваль во мгновение ока, по милости случая и некоего бывшего префекта, важного лица, покровителя искусств, превратилась в примадонну провинциального театра. Незадолго до описываемых событий она поселилась в довольно большом городе на юге Франции, где ее талант, открытый недавно, но великодушно поощряемый, восхищал местных знатоков и покорил весь гарнизон. В Париж она приехала на время — похлопотать насчет ангажемента в сто- лице. Горничная, правда, сказала молодым людям, что не знает, сможет ли г — жа Розанваль принять их, но все же провела в гостиную, обставленную довольно богато и безвкусно разукрашенную, наподобие модного кафе, статуэтками, зеркалами и фигурками из папье — маше. Хозяйка дома еще занималась своим туалетом; она передала, что просит г — на де Бервиля подождать и примет его.

— Ну, теперь я тебя покину, — сказал Арман брату, — ты видишь, мы достигли цели. Всего остального ты уж должен добиться сам: уговори госпожу Розанваль вернуть тебе твой браслет; Пусть она вдобавок, чтобы сделать этот возврат еще более убедительным, напишет несколько слов; вооружась этим вещественным доказательством, поезжай домой — и мы вволю посмеемся над маркизой.

С этими словами Арман ушел; Тристан остался один в роскошной гостиной Жавотты и с четверть часа ходил из угла в угол. Наконец дверь спальни отворилась. Оттуда степенной походкой вышел высокого роста мужчина, тучный, седоватый, в очках; оправа очков, часовая цепочка со множеством брелоков, лорнет — все было золотое. Подойдя к Тристану с видом приветливым и величавым, он сказал:

— Сударь, мне сообщили, что вы родственник госпожи

Розанваль. Соблаговолите пройти в ее кабинет, она вас ждет. — И слегка поклонившись, вышел.

«Черт возьми! — подумал Тристан. — Видно, Жавотта теперь вращается в более изысканном обществе, нежели когда жила на улице Сен — Жак, окнами во двор».

Приподняв узорчатую шелковую портьеру, на которую ему знаком указал господин в золотых очках, Тристан очутился в будуаре, стены которого были обтянуты розовым муслином; г — жа Розанваль приняла его, с томным видом возлежа на кушетке. При встрече с женщиной, которую некогда любил, — пусть она зовется Амелиной, пусть даже Жавоттой, — всегда испытываешь некоторое удовольствие, особенно когда ее так трудно было разыскать. Поэтому Тристан с жаром поцеловал белоснежную ручку той, которую в свое время покорил, а затем, усевшись возле нее, начал, как оно и положено, рассыпаться в комплиментах, говоря, что она удивительно похорошела, прелестна, как никогда, и прочее и прочее, — словом, все то, что говорят любой женщине, встретясь с ней после разлуки, даже если она стала безобразна как смертный грех.