Секрет Ярика - [53]

Голубое пятнышко

Как все охотники, я считаю рыболовов меньшими и незадачливыми братьями.

Встречаемся мы «на деле» редко.

Среди горячей и вольной погони за хитрым зверем — лисицей, бывает, остановишься, чтобы перевести дух и послушать, куда ведут собаки.

Вот тут и заметишь с высоты лесистой сопки, у озера, недвижные фигурки, что вразброс или кучками чернеют на льду.

Подмигнешь товарищу: полюбуйся, дескать, на «холодных сапожников». Вот занятьице — ниточка, в прорубь опущенная, на одном конце червяк, а на другом чудак. Впрочем, давай поехали, солнце к закату.

Натянешь опять рукавицы и марш вниз.

Пыль снежная за лыжами крутится, в ружейных стволах ветерок посвистывает. Хорошо!

В тот год запретили весеннюю охоту, не поехал я на розыск глухариных токов и грустил.

Вдруг звонок из Москвы. Шурин говорит:

— Завтра приеду в Ленинград, на целую неделю, в выходной давай поедем рыбу ловить.

— Что ж, мне теперь все равно, была не была, поедем.

— Хорошо, — отвечает, — мормышку привезу, мотыль и пешню покупай.

— Какого, — спрашиваю, — калибра пешню? Какой номер мотыля? Я в этом деле…

— Ладно, — кричит, — приеду, сам куплю.

В субботу после работы шурин куда-то ездил, привез разборный бурав для сверления льда и мотыль.

Мотыль похож на кетовую икру, это маленькие, нежные ярко-красные червячки. Хранить их, оказывается, надо в особой коробочке с дырочками и непременно поближе к телу, иначе они замерзнут.

Ночью мы пришли на вокзал. На ногах у нас были валенки с калошами, в руках лыжи и бур, за плечами у шурина специальный маленький деревянный чемоданчик, а у меня внучкин детский стульчик.

Вокруг, поджидая поезда, стояла толпа рыболовов. Молодые, старые, средневозрастные. В валенках, в резиновых сапогах, в ботинках. И каких только не было у них лыж — коротких, как клепки от бочонка, длинных, как аравийские пальмы! И каких только не было приборов для сокрушения льда: пешни, сверла, буры, ломики, лопатки!

Когда толпа хлынула в вагоны, мне почудилось, что у последних ершей в озерах встали дыбом плавники.

— Это грандиозно! — сказал я. — Завтра каждой рыбе предложат сто удочек.

— Это пустяки, — откликнулся шурин, — ты бы посмотрел, что в Москве по субботам делается — тысячи, армия.

Сидя в теплом вагоне среди подледных зубров, мы робко попросили совета: куда ехать?

Новички! Находка и радость для опытного рыболова.

Нас забросали названиями станций, озер, отмелей и мысов. Предложения были все более и более заманчивыми: плотва, окуни, крупные окуни, крупнейшие окуни и, наконец, трепетная мечта подледников — сиги.

Поезд шел, рассказчики вдохновлялись, озера переполнялись рыбой возрастающих размеров. Но нашего брата охотника удивить трудно. Сами можем такое порассказать, что не бывалый человек и не поверит.

Мы сошли с поезда в морозный предрассветный час и тронулись к озеру. Попутчики куда-то пропали. С нами остался немолодой человек в ватнике и высоченных резиновых сапогах.

Я долго приглядывался к нему и наконец узнал известного профессора, славящегося на ученых советах справедливостью и резкостью суждений.

Втроем мы побрели вдоль берега. Я предложил устроить на мысу привал и развести костерок. Профессор согласился: все равно на этом озере раньше двенадцати рыба не клюет.

Костер пересилил слабый утренний свет, и кругом сгустилась тьма. Потом солнце заставило потускнеть маленькое пламя, пляшущее в снегу, и большим красным шаром утвердилось над дальним лесом. Открылись прогалы между деревьев, и на рыхлых сугробах показались разные следы. Тут бродил заяц, оглядывая талы, там, по косогору, спускалась лисица. Ах как знакома и мила эта грамота! Это вам не рыбка, которую не видно и не слышно. Ни следка у ней, ни крика, ни песни… Темное дело.

Заскрипели лыжи. Горячий, мокрый, с пешней на плече, с деревянным ящиком за спиной прибежал рыболов.

Загорелое до черноты лицо, иссеченное ветровыми морщинками, глаза необыкновенного светло-желтого цвета, чуть припухшие губы, — вот он, зимохвал-подледник, из племени бескорыстных мечтателей.

Мне понравилось, как он без стеснения подсел к костру и налил себе стакан чаю, коротко пояснив:

— Разрешите? Что с собой было, старику на острове оставил, где ночевал. Как дела?

Из лесу с охапкой сушняка вышел профессор. Он сразу узнал пришельца:

— Костя!

— Александр Иванович!

— Ты как сюда попал?

— Да я еще в пятницу приехал. На два дня. Сейчас бегал подпуска смотрел. Двух налимов снял. Один порядочный.

— Куда народ пошел?

— Не знаю еще. Филатыч с карбюраторного у лесника с компанией ночует. Наши заводские со мной были, собирались на отмели. А ты опять к островкам?

Солнце побелело, сжалось и словно расплавилось — засияло огнем на снеговую гладь. В сизой дымке показался четкий урез хвойного острова. От берега медленно, как букашки по скатерти, поползли черные фигурки рыболовов.

Костя вскочил. Заслонив глаза, он долго вглядывался в чуть туманную даль и закричал восторженно:

— Пошли! Пошли, потом просоленные, ветром продутые. В1яди, от совхоза деповские идут, а со станции — это с «Металлиста». Филатыч! Филатыч на отмели двинулся…

Профессор разбросал костер.

Путь на озеро лежал через тростниковую щеточку. Шуршат рыжие сухие стебельки, а между ними к насту пристыли золотые заячьи орешки, у каждого надут поземкой белый снежный хвостик. Скрипят натужно лыжи, не скользят, а дергаются по частым гребешкам крепкой снеговой волны. Час идем, второй начали, нет на белом полотне ни просек, ни тропин, ни горушек, никаких приметан. Близко к середине плеса на отмели сгрудились рыбаки. Никто не взглянул на нас, пришельцев, — не такое время, не такое дело, чтобы любопытствовать. Только один не выдержал и, когда показалось ему, что мы остановились, бросился навстречу и у самых наших ног стал долбить лунку. Как заявку на драгоценную жилу остолбил.