Секрет Ярика - [14]

— Что там? — поинтересовался Сергей Иванович. — Болото?

— Нет, места сухие, отьемистые и для гона удобные: перемычки, дорожки, просеки, но нельзя — там убивец.

— Что? Что? — в один голос воскликнули охотники.

— Убивец, — четко и значительно повторил егерь и нахмурился.

— Какой убивец? Убийца? Кого?

— Да. Видите ли, налево, сразу после сосновой гривы, низина, в ней живет русак. Не много у нас их, больше беляки, — этот живет.

— Ну и что? — раскатисто рассмеялся Сергей Иванович. — Прекрасно, собаки надежные, давно мечтаю погонять русачка.

— Нельзя, — досадливо настаивал егерь, — собак погубите.

— Ничего не понимаю. А ты, Коля?

— Пока неясно.

— Хорошо, скажу. А вы хотите верьте, хотите нет. Этот русак под гоном ходит в полях между нашей деревней и Красницами. Если собаки липкие, сказать, вязкие, надоедят ему, тогда правит прямиком на железную дорогу и дует по ней долго. Поезда у нас часто, он-то соскочит, собаки могут попасть. В прошлую осень у приезжих выжловка-эстонка погибла, через две недели — смычок русских, обе собаки: выжлеца пополам, выжловке две ноги; хозяин пристрелил. И так не первый год.

— Уж непременно и пойдет, — усомнился Сергей Иванович. — Пугаете вы нас, Федор Федорович.

— Как хотите — дело ваше.

Захрипели настенные часы, из дверцы вышла и звонко определила час кукушка. Федор Федорович — теперь Коля знал, как зовут егеря, — принес из кухни самовар. Хозяйка убрала со стола, принесла очень чистые стаканы с блюдечками и сахарницу, ушла в спальню. За ней из кухни, мягко ступая, мимо стола прошла крупная породная лайка, вежливо поерзала по спине круто завитым калачиком хвоста, приподняла губу, когда Коля протянул руку погладить.

Сергей Иванович, распаренный, хмельной, был в благодушном настроении, спросил, чуть растягивая слова:

— Федор Федорович, а вы на охоту ходите?

— Нет. Молодым много занимался. Я ведь из Сибири. Месяцами по тайге ружьишко таскал. Здесь остался — отошел.

— Почему?

— И там-то зверя и птицы год от году меньше. Здесь совсем бедно, пустые леса. Бьешь, думаешь — не последний ли? — жалко. И ноги все хуже и хуже.

— Что с ногами? Ревматизм?

— Осколком под Нарвой: одним — обе. Питание кровью нарушено; так вроде кости и мясо на месте — ходить не пускают, больно.

— Зачем же лайку держите?

— Приблудная она. Приезжие в лесу нечаянно ранили и бросили. Приползла через три дня на двор. Жена выходила. Так и живет. Спать пойдете?

— Рано еще. У вас какой-нибудь музыки нет? Кажется, в приезжей патефон?

— Ломаный: пружину перекрутили. И пластинки все царапаные: выпьют и ставят как попало. Сейчас я свой проигрыватель… Пейте чай, сами наливайте.

Коле было хорошо. «И как я мог так долго не ездить на охоту? Завтра набросим смычок, послушаем гон, увидим зайцев. Только бы не промахнуться! И если возьму, привезу домой — мама будет довольна. Давно в нашем доме дичины не было. Федор Федорович интересный тип. Верно ли говорит Сергей Иванович, что хапуга, куркуль и на охоту наплевать? Впрочем, он больше знает, часто бывает на базах. А собаки в вольере ухоженные, чистые, здоровые, сытые».

Егерь принес проигрыватель, перебрал несколько пластинок, поставил. Удивительный и знакомый голос наполнил, как залил, комнату: «На нивы желтые нисходит тишина. В остывшем воздухе от меркнущих селений дрожа несется звон…» Кажется, Чайковский?.. «Душа моя полна разлукою с тобой и горьких сожалений».

«Как это может быть? Как получается, что в одной певучей фразе, даже в одной ноте — и тоска прямо нечеловеческая, и ликование?» Коля вторил про себя и слова и мотив, и казалось ему, что это про него, про его жизнь. «…Но что внутри себя я затаил сурово». Комок подкатил к горлу.

Рычажок со стуком подскочил, музыка смолкла. «Жалко. Попросить поставить еще раз?»

Сергей Иванович слушал плохо. Сказал:

— Пригласите хозяйку, пусть посидит с нами. Считает ниже достоинства? Пренебрегает?

Федор Федорович ответил вполголоса:

— Спит она, завтра на ферму, рано…

Подошел к часам с кукушкой и потянул цепочку. Сергей Иванович пожал плечами, встал, чуть пошатнулся и пошел к выходной двери. Егерь проводил.

Трудно было угадать, будет ли в этот день солнце или оно, скрытое в густейшем утреннем тумане, останется за хмарью осеннего короткого дня. Но солнце показалось, сначала белесым неясным кругом, потом, расталкивая и угоняя тучи, воссияло на чистом бледно-голубом небе.

Сергей Иванович, высокий, сухощавый, но с небольшим брюшком, вышагивал впереди. За ним Коля с трудом сдерживал засидевшихся, крепко тянущих собак. И опять он с удовольствием и легкой завистью посматривал на своего спутника и руководителя: «Перекидывает ружье с плеча на руку — бокфлинт Лебо без антапок[7], — пижонит или не успел отдать приделать? Под легкой, с расстегнутой молнией непромокайкой — жилет-патронташ. На голове по заказу сшитая защитного цвета шапка с длинным козырьком и металлическим значком на тулье — поющий глухарь. На ногах высокие, подвернутые под коленями сапоги с ярко-желтыми головками. Сказал: «Ношу только японские, наши дубовые, тяжелые, и подъем на жабью лапу, даже с тонкой портянкой нога не лезет».

Сергей Иванович вышел на проселок, оглянулся на деревню и круто повернул налево.