Секрет королевы - [23]

После завтрака я чувствую себя вялой, усталой. Мне по-прежнему не разрешают выезжать из замка, и мне не хватит куража на то, чтобы еще раз потренироваться с кем-то из членов Гильдии, остающихся в замке. Я стою как кукла, пока мои фрейлины одевают меня и проделывают какие-то сложные и бессмысленные манипуляции с моими волосами. Утро тянется, затем сменяется днем, и вот уже солнце начинает клониться к закату. Я не могу остановиться ни на каком занятии и продолжаю переходить от сожаления к ревности, от ревности к страху. Наконец я больше не могу выносить это безделье.

– Леди Маргарита, – говорю я, призывая ее к себе из угла, в котором она вышивает на подоле одной из моих ночных рубашек ягоды бузины и ветки остролиста. – Пожалуйста, дайте знать моим гвардейцам, что я собираюсь посетить часовню.

В это время года замок погружается во мглу, а на его галереях теперь постоянно царит полумрак. Я спускаюсь по лестнице во двор, где продолжается муштра солдат. Леди Маргарита идет передо мной на тот случай, если я наступлю на складки моего до нелепости пышного бархатного платья. Остальные фрейлины, шурша юбками, следуют сзади; капюшоны их плащей подняты, чтобы защитить от сквозняков их мерзнущие уши и носы. Должно быть, мы сейчас похожи на процессию монахов, безмолвно идущих на общую молитву. Мы пересекаем грязный двор, направляясь к портику башни, при этом гвардейцы не подпускают к нам слуг и солдат, и один из них отворяет массивную дверь башни.

Фрейлины, которые всегда сопровождают меня, когда я хожу в часовню, остаются снаружи и рассаживаются на двух скамейках перед деревянной дверью часовни, меж тем как я захожу внутрь, скинув с головы капюшон плаща.

В этой часовне служит мой собственный священник, отец Юнипер. Он мягок и учтив, и, хотя поначалу я сопротивлялась предложению о том, чтобы иметь в часовне священника – так заведено в Монтрисе, но у нас в Реновии другой обычай, – в скором времени мне стало ясно, что посещения часовни приносят мне утешение. Помогают мне отвлечься от несмолкаемого шума королевского двора и всех этих придворных, которые все время окружают нас, всячески суетятся вокруг нас – каждый день, каждый месяц. После отъезда Кэла отец Юнипер, вероятно, остается единственным человеком, с которым я могу поговорить.

Стены часовни сложены из простого камня, ее колонны белы и гладки, как кость, потолок закруглен. Он напоминает мне луну в безоблачную ночь, и, когда я сижу, глядя на него, ко мне приходит покой. Сидеть здесь можно только на простой деревянной скамье, поставленной в часовне специально для меня. Кроме меня, сюда никто не ходит, и стоит мне сюда прийти, как появляется отец Юнипер.

Здесь горит сейчас всего одна свеча, вставленная в золотой подсвечник – это единственная деталь, говорящая о королевском великолепии. Я знаю, что отец Юнипер услышит стук входной двери и зайдет сюда из маленькой ризницы, где он проводит время, читая. Сегодня я не знаю, что ему сказать, – его нельзя назвать моим доверенным лицом, скорее, он тот, чье присутствие дарит мне ощущение покоя. Возможно, мы с ним помолимся вместе матери Дее – это будет именно молитва, а не прямо сформулированная просьба. Что-то вроде: Верни Кэла домой. Вроде: Сделай так, чтобы Кэл простил меня. Вроде: Избавь меня от исполнения обязанностей жены короля. Но последнее невозможно, и я это знаю.

Я усаживаюсь на скамью и обнаруживаю, что в воздухе висит меловая пыль. Единственное окно часовни мало и находится высоко. Обычно здесь не бывает пыльно – отец Юнипер поддерживает в часовне чистоту, я это знаю, но я слышала, что гвардейцы обыскали башню вчера вечером и сегодня утром, и они наверняка принесли сюда на ногах пыль со двора.

От свечи исходят ароматы лаванды и тимьяна. Закрыв глаза, я могу вообразить, что снова нахожусь в аптекарском огороде моих тетушек теплым весенним днем и вокруг меня жужжат пчелы. Если бы я могла вернуться в те дни, когда была свободна, я бы это сделала. Но это невозможно. Жизнь толкает нас вперед, втягивая нас в такие сложности, которых мы никогда не представляли себе, будучи детьми. Даже тогда, когда я влюбилась в Кэла, я не могла вообразить ту боль, которую мы причиним друг другу, и препятствия, которые возникнут на нашем пути.

Я смотрю на дверь ризницы – она выкрашена в белый цвет, чтобы вписываться в простое убранство часовни, и она меньше, чем главная дверь. Она имеет форму арки, что напоминает мне щит. Отец Юнипер, стройный и, как всегда, облаченный в белое одеяние, выходит из нее, словно почувствовав мой взгляд.

– Ваше величество, – говорит он своим тихим голосом и склоняет голову. – Я так рад, что вы пришли. Я могу сесть рядом с вами?

Я киваю, испытывая облегчение от того, что он находится рядом. Мои фрейлины взвинчивают меня, думаю, это вызвано их сплетнями, их суетой и этой их всегдашней почтительностью, от которой меня просто тошнит. Мы сидим, глядя на свечу, на ее узкое пляшущее пламя. Дея – это свет, говорю я себе. Она указывает нам путь, когда все вокруг кажется неведомым и темным. Я молю ее дать мне силу и возношу молитву за погибших жителей деревни Стур. За детей, утонувших в пруду. За тех, кого смыло теми чудовищными потоками воды. По сравнению с тем, что произошло в Стуре, мое личное несчастье кажется таким незначительным. Я слишком уж раздражительна, решаю я, я превратилась в ту самую избалованную особу королевской крови, которой, как мне всегда казалось, я никогда не стану. Да, я тоскую по Кэлу, но я должна думать не о себе, а о других. Меня пробирает дрожь. В часовне гуляет сквозняк, а пламя свечи не может согреть.