Сегодня или никогда - [73]

— Да, милая, да… не нужно сдерживать себя… никогда не нужно сдерживаться… — шептал он ей в самые губы, целуя ее и не прекращая быстрых ритмичных движений.

Все произошло неожиданно.

Хлоя потеряла власть над собой. Полностью. В неистовстве страсти она изо всех сил стискивала его, кусала и, всхлипывая, выкрикивала его имя.

Джон, захваченный страстью не меньше ее, достиг не виданных ранее высот. Казалось, все чувства бурлили внутри его, все больше и больше раздувая пламя наслаждения.

— Да, да, да, — шептал он. — О Боже, вот так…

Впервые в жизни, занимаясь любовью с женщиной, Джон потерял контроль над собой, забыл, где он находится и кто он такой. Хлоя заслонила собой все. Он лишился способности логически мыслить — остались только чувства. Обладая ею, Лорд Страсти отдавал самого себя.

Их желание было выше обычного вожделения.

Он никогда не испытывал ничего подобного. Джон не понимал смысла слетавших с его губ слов. Он полностью растворился в тех ощущениях, которые они дарили друг другу.

Из его груди вырывались стоны, крики, рычание, мольбы.

И наконец, когда он, ошеломленный нахлынувшими на него чувствами, хрипло прошептал: «Хлоя, я хочу от тебя ребенка», — последние барьеры рухнули, и она открыла ему то, что так тщательно скрывала все эти годы:

— Je t'aime! Je t'aime! Я люблю тебя. Я всегда любила тебя, Джон! Всегда… — Она прижималась к нему, изливая свою любовь в нескончаемой молитве экстаза.

Вероятно, Джон совсем не это ожидал услышать. Ее признание вернуло ему способность рассуждать.

Он на мгновение застыл неподвижно, но затем физиология взяла верх. И жаркая волна, поднявшаяся откуда-то из глубин его тела, захлестнула его и довела до точки наивысшего наслаждения.

Он лежал, уткнувшись лицом ей в плечо и не произнося ни слова. Молчание становилось зловещим.

Хлоя тоже не двигалась и не разговаривала. Обычно Джон, закончив заниматься любовью, принимался, смеясь, целовать и обнимать ее. Нередко он начинал все снова, говоря, что она обладает редким даром возбуждать мужчину.

В этот раз он ничего такого не делал.

Хлоя в волнении сглотнула застрявший в горле комок. Теперь, когда жар страсти утих, она поняла, что открыла ему свое сердце.

«Что я наделала? Слишком рано… да, слишком рано».

Не произнося ни слова, Джон отстранился, встал и оделся.

Хлоя вопросительно посмотрела на него, но он отвел взгляд и направился к ведущей наружу застекленной двери. На пороге он на секунду остановился, затем открыл дверь и вышел в залитый лучами утреннего солнца сад.

Приподнявшись на локтях, Хлоя смотрела на пустой дверной проем. Уход Джона потряс ее.

Все кончено. Она проиграла.

Рыдание вырвалось из ее груди. Все кончено.

Она упала на сооруженную им постель, которую они согревали жаром своей страсти. Теперь она была холодной.

Остался только слабый аромат душистого масла — как воспоминание о доставленном друг другу наслаждении.

Осознание чудовищности случившегося обрушилось на Хлою как страшный удар. Она потеряла свою единственную любовь. Она потеряла Джона.

Сердце ее разрывалось, и она горько заплакала.

Джон углубился в лабиринт, уверенно минуя изгибы и повороты даже в неярком утреннем свете. Добравшись до центра, он опустился на каменную скамью.

Именно на этой скамье они сидели с Хлоей, когда она сделала ему свое ошеломляющее предложение.

В растерянности он прислонился к стволу дерева, как будто искал у него поддержки.

Все это оказалось хитрой уловкой.

Она никогда не собиралась искать других мужчин. У нее вообще никогда не было другого мужчины.

Закрыв глаза, Джон размышлял, чем мог заслужить такое счастье. Он больше не мог отмахиваться от правды.

Он любил Хлою всем сердцем.

Всегда любил и всегда будет любить.

Джон набрал полную грудь воздуха и открыл потайную дверцу своей памяти. На него нахлынули воспоминания, которые он всю жизнь старался заглушить.

Его отец. Каждый раз, когда он думал о нем, его охватывало негодование. Джон испытывал ту же боль, что и его мать.

Лорд Секстон-старший был жертвой одной, но ужасной страсти, разрушившей его дом. Джон всегда считал, что самым ужасным была не потеря поместья, а то, что отец оставил их с матерью одних. Джон никогда не мог примириться с его самоубийством, после которого его жена и сын остались одни на всем белом свете. Он никогда не сможет простить отцу это. Особенно после того, что стало с его матерью.

Джон тяжело вздохнул.

Его мать.

Она так сильно любила мужа. Добрая, отзывчивая женщина. Такую же глубокую любовь она питала и к сыну. После смерти мужа она изо всех сил старалась окружить Джона вниманием и заботой.

Глаза виконта увлажнились. Воспоминания вынудили его взглянуть в лицо тому, в чем он сам себе не хотел признаваться.

Окружающие говорили, что он очень похож на отца, и высказывали предположение, что губительной страстью молодого виконта вместо карточного стола стали женщины.

Как сильно они ошибались!

Он всегда был точно такой же, как мать.

— Джон, ты весь в меня, — говорила она, вытирая ему слезы и успокаивая после очередного эмоционального потрясения: когда умерла его собака; когда соседский мальчишка сломал ногу и у него началась гангрена, так что ногу пришлось отнять; когда он нашел птицу с перебитым крылом и отцу пришлось убить ее, чтобы положить конец ее мучениям… Он так сильно переживал за все живое вокруг.