Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей - [31]

Потом была комиссия, и всю нашу семью отправили в Австрию, в лагерь Нинтерберг. В этом лагере оставили мою сестру, а нас угнали в лагерь Коттенбрун. В этом лагере мы находились до апреля 1945 года. Лагерь Коттенбрун находился примерно в 30 км от Вены и 12 км от г. Венносштат. Лагерь был освобожден Советской Армией в апреле 1945 г. После освобождения нам сказали, чтобы мы самостоятельно возвращались на Родину. Примерно 300 км прошли пешком и добрались до какого-то города. Там нас сформировали в состав по областям, отправили на Родину. Довезли нас до Брянска в сопровождении капитана. От Брянска мы добрались до своего села в июне 1945 г. Село было все сожжено, колодцы и даже погреба были взорваны.

Девочка с того проселка

Ермолюк (Руденкова) Людмила Ивановна

1933 г.р., г. Гомель (Белоруссия), проживает в г. Обнинске Калужской области

Родилась я в городе Гомеле в семье военнослужащего 34-го Казачьего полка 6-ой кавалеристской дивизии Белорусского военного округа Руденкова Ивана Григорьевича. Мама Ася — жена отца от второго брака и сводные братья Станислав и Анатолий — таков состав нашей семьи.

Война нас застала в западной Белоруссии в районе г. Белостока в местечке Кшева, где располагался наш полк. Семьи офицеров были расквартированы в помещичьей усадьбе. Места изумительной красоты. Усадьба стояла на бугре, а внизу протекала речка.

На рассвете 22 июня мы услышали гул самолетов и увидели, что все небо черно от немецких самолетов. Они четко отбомбились до усадьбы и после усадьбы. Ни одна бомба не попала на территорию. Очевидно, немцам было указание не бомбить панскую усадьбу.

Гарнизон был поднят по тревоге. Семьи упаковывали вещи первой необходимости и ждали, когда подадут повозки, чтобы отвезти нас в Белосток и посадить на поезд. Приехали поляки на повозках и повезли нас в сторону Белостока.

Мы видели, как кавалерия выстроилась рядами. Начищенные до блеска орудия сверкали на солнце. Помню папу, сидящего на белой лошади по кличке Елена. Рядом с ним — его ординарец на коне, держащий под уздцы еще одного папиного коня — Дарданелла. Проезжая мимо нас, папа соскочил с коня и попрощался с нами, наказав матери и бабушке пробираться в Гомель (бабушка перед войной приехала погостить к нам). Велел беречь детей. Нигде не говорить, что мы семья политработника. Мне велено было говорить, что папа работал на хлебопекарне, а мама прачка. Мы долго смотрели вслед уходящему полку. Это был последний раз, когда мы видели папу. Прощание навсегда.

Наша семья ехала на двух подводах. На первой — бабушка с Толиком, а на второй — мама, Стасик и я. Проехали Дроздово, Ломжу. Когда оставалось недалеко до Белостока, налетела немецкая авиация и смешала землю с небом. Уже смеркалось, но от разрывов бомб было светло, как днем. В этой суматохе мы потеряли бабушку и Толика. Наш поляк-извозчик свернул с дороги и повез в сторону леса и хутора мимо болот. Среди болот он нас ссадил с телеги, оставив нам один чемодан и уехал с остальными нашими вещами. Когда немного затихла бомбежка, мы огляделись и пошли в сторону хутора. На хуторе собралось нас несколько семей офицеров. Хозяйка на время всех приютила. Когда мама раскрыла чемодан — ей стало плохо. В чемодане была папина парадная форма — черкеска и хромовые сапоги. От страха хозяйка затолкала все в бочку с капустой, чтобы немцы не нашли. Практически мы остались в том, что на нас было надето. Переодеться было не во что. Обменять на продукты тоже было нечего.

После ночной бомбежки немцы ушли вперед. Утром мы увидели, что по пыльной дороге на большой скорости едет бричка и на ней раненые офицеры высшего комсостава. Почерневшие от крови бинты говорили о серьезных ранениях. Двое лежали без признаков жизни. Женщины бросились к бричке и начали кричать и плакать, что их бросили фашистам на растерзание. Израненные, измученные офицеры сказали нам: «Это временно, скоро наши погонят немцев и мы вернемся за вами, немного потерпите». Мы долго смотрели им вслед.

В полдень мы пошли в лес посмотреть, что произошло ночью в лесу. День был солнечный. Кругом зрела земляника, а вокруг лежали убитые и раненые. Лошади убитые лежали на боку со вздутыми животами и даже нерасчехленными пушками. Мухи роем летали возле убитых. Мама достала из кармана одного, другого, третьего документы и сказала, что это полегла наша дивизия. Из нашего полка мы никого не нашли. Тщетно искали отца. Очевидно, они полегли где-то в другом месте леса. Некому было убирать трупы, некому было подбирать раненых, некому было хоронить убитых. Те, кто мог передвигаться, уходили в глубь леса, остальные умирали. Хозяйка хутора ни одного раненого не пустила, боясь, что ее семью, если найдут раненых, немцы расстреляют.

Прожили мы на этом хуторе месяц и собрались в дорогу к родственникам в Белоруссию. Хозяйка нам отварила ведро картошки и дала буханку хлеба. С этими харчами мы тронулись в путь. Стояла жара, и наша картошка на следующий день прокисла. Пришлось ее выбросить. Хлеб нам мама давала по маленькому кусочку, и мы его ели с лесными ягодами. Когда хлеб кончился, встал вопрос, как жить дальше. В Бобруйске на разбитом сахарном заводе мы взяли плитки горелого сахара и пошли дальше.