Седьмой удар - [6]

Ян сунул руку в снятый сапог и достал жменю — штук семь — ровных, словно абсолютно одинаковых, камешков.

— Ян, — послышался голос Албрехта. — не отставай, нам сегодня нужно много пройти!

Ян сунул камешки в карман рясы, быстро натянул сапог и бросился догонять Альбрехта.

5

— Может, пройдём мимо?

Они стояли перед той корчмой, откуда неделю назад сбежали через окно.

Но на этот раз она была не молчаливая и тёмная, а светилась в наступающих сумерках огнями окон и гремела музыкой. Похоже, внутри веселилась большая компания.

— Принимая во внимание, — сказал Альбрехт, — наступающую ночь и то, что там на этот раз много людей, лучше зайти.

Внутри действительно было и многолюдно и шумно. Жена корчмаря сбилась с ног, обслуживая многочисленных гостей.

К монахам, севшим за свободный уголок стола, подошёл сам корчмарь, помогавший жене разносить заказы.

— Святые отцы! — узнал он своих бывших постояльцев. — Рано же вы ушли прошлый раз!

Он был в прекрасном настроении: так много людей, сегодня у него удачный день и хороший доход.

Корчмарь громко захохотал и погрозил монахам пальцем:

— А я знаю, почему вы сбежали!

И нагнувшись к ним поближе, понизил голос:

— Мы и сами тогда перепугались. Жуткие были вопли. Только уже днём разобрались, в чём было дело.

И он вновь захохотал.

— Кошка! Кошка застряла в дымоходе! Насилу вытащили.

6

Они вернулись в монастырь уже после начала вечерни.

Ян устало опустился в своей келье на стул, размышляя о том, идти ли ему на конец службы, как дверь открылась, и вошёл брат Альбрехт.

Ян вскочил и с удивлением воззрился на учителя. За все годы это было первый раз, когда тот затруднил себя наведыванием ученика.

Альбрехт бегло огляделся и сел на второй стул, стоявший, как и тот, на котором сидел Ян, у небольшого стола.

И пристально посмотрел на молодого монаха.

— Вообще-то я думал не заводить этого разговора, — медленно начал он.

Затем умолк и, опустив руку в карман рясы, достал и протянул своему ченику маленький портрет.

На котором было нарисовано его, Яна, лицо.

Ян похолодел. Он знал, где учитель взял этот портрет.

— Я нашёл его в доме Марии, — сказал Альбрехт.

Ян молчал.

— И все в фольварке пана Ровбы вели себя с тобой так, как будто знали тебя. Похоже, ты сказал не всю правду, когда пришёл к нам в монастырь?

И тут же поднял руку, останавливая своего ученика:

— Не надо ничего говорить. Ничего уже не изменить.

Альбрехт встал.

— Послушай, Ян, — голос его был тих. — У многих из нас в прошлом осталось то, что нам бы не хотелось рассказывать окружающим. В том числе поэтому мы и пришли в монастырь. Многие из нас. Но, придя сюда, мы начали новую жизнь. И поверь мне — эта новая жизнь будет оправдана только в том случае, если мы полностью, слышишь, полностью, окончательно и бесповоротно, отбросим жизнь прошлую. Если этого не сделать, так и останешься болтаться между двумя жизнями.

Альбрехт помолчал.

— То есть нигде.

И, повернувшись, вышел из кельи.

7

То есть нигде.

Ян встрепенулся. Отбросить прошлую жизнь. И вдруг хлопнул себя по лбу, запустил в карман руку и достал несколько камешков. Тех, с кладбища.

Он горько улыбнулся. Подошёл к окну, раскрыл его и высунул наружу руку с зажатыми в кулак камешками.

«Да и плохая это примета — приносить домой с кладбища», — подумал он. Грохнул удар колокола.

…раз…

Ян разжал пальцы.

…два…

Его сны.

…три…

В прошлой жизни.

…четыре…

Альбрехт прав.

…пять…

Ничего уже не изменить.

…шесть…

Окончательно и бесповоротно.

…семь!

Ян отошёл от окна и поэтому не видел, как с седьмым ударом колокола луч заходящего солнца заиграл на невесть откуда взявшихся на камешках гранях и, задумавшись, не услышал, как радостно воскликнули два детских голоса там, под его окном, у корня вяза. Радостно, потому что, как они и ждали — так давно ждали! — к ним сверху упали семь больших бриллиантов.

Андрей Асмю © 2009