Седьмой камень - [4]

И принц Во тихо спросил:

– Разве седьмой камень – не самый верный и надежный путь победить нашего врага?

– Тогда почему же вы, ваше величество, не воспользовались им? Мечи и яд равно потерпели неудачу. Огромная яма-ловушка около Рима тоже оказалась бесполезной. Вы думаете, что и седьмой способ окажется также бесполезен, ваше величество?

– Нет, – отвечал принц Во и оглянулся на тех, кто вместе с ним преодолел тысячи миль пути, тех, кому уже никогда более не суждено увидеть дворца. – Нет, он не окажется бесполезным. Это надежный способ покончить с убийцей. Его следовало использовать лишь тогда, когда все остальные окажутся неудачными. Этот способ – самый лучший.

– Почему же мы не воспользовались им? Почему же мы в первую очередь не применили именно этот способ? – спросили тогда принца.

И принц Во улыбнулся.

– Разве раньше поплыли бы вы со мной на кораблях, лишенных знаков отличия, выкинув за борт знамена, точно разбитый, отступающий флот? Согласились бы вы добровольно покинуть цивилизованный мир и отправиться на край света, которого нет ни на одной карте, к такому вот крошечному островку, где подвластны нам лишь птицы да ящерицы? Пошли бы на это добровольно тогда, в самом начале?

И тут они все услышали тихий и равномерный шелест волн, накатывающих на чистый белый песок.

– Но позвольте, ваше величество. Если б мы испробовали способ седьмого камня с самого начала, то нам, быть может, не надо было бы бежать.

Снова улыбнулся принц Во.

– Сын мой, – ласково обратился он к своему подданному. – Это и есть седьмой путь, и я обещаю, что нам удастся разрушить гнездо убийц.

– Когда же он придет?

– А, в этом как раз и состоит тайна седьмого камня, – сказал принц и сбросил свои вышитые туфли. Лишь кусок ткани облекал его бедра, такая одежда оказалась самой удобной для странной зимы без снега и мороза.

Некоторые думали, что лето принесет снег, но нет. Стало даже еще жарче, кожа у них загорела и стала коричневой. Прошли долгие годы, и странствующие индейцы караибы наткнулись на острова, а потом сюда пришли британцы, которые привезли с собой рабов, дабы те добывали соль на отмелях, захлестываемых волнами бирюзового моря. А острова стали известны как Багамы.

И вот однажды паровой экскаватор, круша известковую почву, дабы цивилизация сделала еще шаг вперед, извлек из земли гладкую плиту розового мрамора с гравировкой.

Обрывки истлевшего шелка упали, и древняя надпись впервые за две тысячи лет увидела свет. Никто не смог прочитать ее, даже сам владелец “Дель Рей Инк”.

– Это ведь не проклятие? Потому как, знаете, ежели это какое-нибудь древнее проклятие, то лучше сразу же забыть о его существовании. Пусть тогда камень вернется обратно в землю. Будь они трижды неладны, эти суеверные индейцы, – так обратился главный совладелец “Дель Рей” к профессору лингвистики, которого доставил на место действия из Штатов.

– Нет, нет. Камень не имеет никакого отношения к караибам. Я готов поклясться, что этот язык принадлежит к какой-то индоевропейской группе.

– Мы хозяева прибрежных разработок. Они принадлежат нам. А британцев тут нет уже много лет.

– Нет. Язык надписи возник задолго до английского.

– За сотню лет? – поинтересовался деятель прогресса, которому так и не удалось получить высшего образования, а потому, видимо, в качестве компенсации, он обожал нанимать минимум по дюжине дипломированных специалистов в год для различных проектов. Разумеется, не за большие деньги. Большие деньги предназначались его подружкам, а еще большие шли на частных детективов, которые выясняли подробности жизни его жены.

– Пожалуй, речь идет о тысяче лет, – ответил профессор.

– А что тут сказано?

– Я не знаю. Возможно, нам никогда не удастся прочесть эту надпись.

Но нашлись однако два человека, которые почти сразу же перевели древние слова. Торговый агент “Дель Рей” сообщил, что камень обещает мир, прекрасные закаты и столь невероятно высокую продажную стоимость земель, что лишь древние индоевропейцы могли описать ее.

А Реджинальд Воберн, которого отец оторвал от игры в поло, дабы он прочел надпись на фотографии с найденного камня, тоже успешно сделал это. Может, не с такой же легкостью, как торговый агент, который привык ловко расхваливать свой товар, но старательно, шаг за шагом пробираясь сквозь знаки древнего языка, который он учил когда-то, хотя раньше ни разу не использовал. Он сидел в затененной элегантной комнате особняка Вобернов в Палм-Бич и рассматривал буквы, которые учил еще будучи ребенком; тогда отец объяснил ему, что у евреев есть иврит, его итальянские друзья-католики привыкли использовать древнюю латынь, а у Вобернов тоже есть свой язык.

– Но папа, – возразил тогда Реджинальд. – Другие люди пользуются своими языками. Но никто не говорит на нашем, кроме самих Вобернов.

– А еще Волинские. И ван Воллохи, и де Волуи, и де Ворты, – добавил отец.

– Что же это за язык, на котором говорят всего несколько сотен людей? – снова спросил Реджинальд.

– Это наш язык, сын, – ответил отец.

А поскольку Реджинальд был Воберном, то, как и его собственный отец, а также отец его отца, и так далее в глубину веков, еще до того, как их семья стала называться Воберны, Реджинальд Воберн Третий выучил древний язык. Не так уж много от него требовалось, тем более, что, как предполагалось, всю остальную жизнь Реджинальд проведет играя в поло и бридж и плавая на яхтах.