Седьмой - [5]

— Я внимательно наблюдал за тобой, — признался Адамир. — Должен сказать, если ты был и не столь ловок, чтобы украсть деньги Булыги незаметно, то оказался очень даже шустр, чтобы выскользнуть из его лап. Поверь, я могу оценить подлинное мастерство.

— Вот как?

Руки вора, не останавливаясь, оглаживали густую гриву жеребца. Он явно готовился в любой момент сорвать жеребца в галоп и протаранить им закрытые двери. Учитывая богатырскую стать коня, это было довольно легко.

— Так вот, я хочу, чтобы ты принял участие в одном деле. Деле, которое в случае успеха обернется крупными деньгами. Насколько я понял, ты не относишься к числу тех, кто ворует ради самого воровства, не так ли?

— И давно ты это понял?

— Просто я очень наблюдательный.

— И что же ты успел понаблюдать?

— Многое. И потом, ты же сам сказал, что решил обокрасть Булыгу вовсе не из-за денег. Это говорит о многом.

— Глупости! — Вор как-то странно фыркнул. — Это ни о чем не говорит. Впрочем, давай дальше. Сколько платишь и что нужно будет делать?

Руки его наконец остановились, и Адамир ощутил, как воровская настороженность уступает место интересу.

— В случае успеха тебе не придется больше работать. Никогда. А что нужно делать, ты узнаешь через пару дней, если наведаешься ко мне в Каменец, спросишь дом купца Адамира, всяк покажет.

— Что значит — никогда не работать?

— То и значит. Я заплачу столько, что тебе больше не придется шарить ни по чужим закромам, ни по карманам.

— Звучит завлекательно. Я подумаю.

— И еще. Тебе придется действовать в группе.

— Сколько будет людей? И кто они?

— Шестеро. Это будут лучшие воины и… такие же свободные бродяги вроде тебя.

— Это обязательно?

— Воины? Да, я понимаю твою нелюбовь к ним, но без них никак не обойтись.

— Нет. Я говорю о бродягах, как ты изволил выразиться.

— Но ведь одного тебя может не хватить.

— Попросту говоря, могут прибить?

— Дело предстоит нелегкое, хорошо, если в живых останется хотя бы один.

— Что-то я не понимаю. Речь идет о краже или штурме?

— Понадобятся усилия и навыки всех. Выжившие будут щедро вознаграждены. Так что если твоей мечтой было осесть где-нибудь в столице, да при хороших деньжатах…

— Заманчиво сказываешь. Ничего не обещаю, но подумаю. А теперь уступи дорогу, старик.

— Хорошо. Только, будь добр, оставь в покое богатырского коня.

— Что это тебя так заботит его судьба? Уж не намечен ли этот доблестный мордоворот ко мне в спутники?

Адамир улыбнулся:

— Ты догадливый.

— Великие боги! И ты полагаешь, что я смогу мирно ужиться с этой тупой тварью?

— У вас не будет выбора. Или вы будете помогать друг другу, или вы все умрете. Итак, если ты согласен, назови мне имя, по которому тебя пропустят в мой дом.

— Имя? — Вор на мгновение замялся. — Я назовусь Веленом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Огромная туча воронов кружила над затухающим сражением. Тысячи людей с самого утра осыпали друг друга стрелами и копьями, крушили палицами и булавами, рубили мечами и секирами.

Целый день воздух дрожал от железного звона и скрежета, от воинственных криков и стонов раненых. Но постепенно, час за часом, число живых уменьшалось, шум начал спадать, и ближе к вечеру воронье приступило к долгожданному пиршеству.

Многие из павших еще шевелились. Подрагивали конечности, дергались веки, и сквозь кровавый туман умирающие воины видели воронов, подбирающихся к глазам.

Теряя последние капли крови, некоторые пытались двигаться, надеясь отпугнуть проклятое воронье, но если это и удавалось, то ненадолго. Стервятники знали, что время битвы безвозвратно ушло. И что наступило их время, время тех, кто выигрывал всегда и везде.

Из опускающейся черной тучи выделился один ворон. Очень крупный, настолько крупный, что его сородичи держались поодаль, образуя вокруг него пустое пространство.

Это был очень странный ворон. Он полетел не на край поля, где давно уже начался пир, а на середину, где было еще опасно, где можно было огрести по шее рукой умирающего.

Он летел туда, где еще топтались двое могучих витязей, едва-едва тягая зазубренные мечи. Броня их свисала железными лохмотьями, оба были уже без щитов и шеломов. Лица покрывала грязь, кровь мешалась с потом, но в глазах их еще пылала ненависть.

Когда, переводя дух, они недвижимо застывали друг напротив друга, казалось, будто между ними искрился воздух. Они бились уже в полном изнеможении, и только ненависть их не знала усталости.

Ворон опустился саженях в трех и, скосив глаз, внимательно наблюдал за схваткой.

Надсадно хрипя, воины вновь скрестили мечи, и клинки устало хрустнули, ломаясь у рукоятей. Отбросив обломки, витязи с рычанием кинулись в рукопашную.

Они долго молотили кулаками, разбивая зубы, брови и губы, катались по земле, мокрой от крови, то и дело натыкаясь на трупы товарищей. Наконец один из них улучил момент и зубами впился в горло врага. Тот отчаянно замычал, заколотил противника по загривку, но из раны фонтаном хлестнула кровь, и его руки вскоре бессильно опали, а глаза стали стекленеть.

Но выживший не спешил разжимать челюсти. Поскольку боялся, что враг еще жив, и потому что не было сил шевельнуться. Наконец он со стоном откатился в сторону и принялся медленно слизывать кровь с распухших губ. И свою, и чужую.