Седьмая заповедь - [2]

— Пит, я прошу тебя…, - скорчив недовольную мину, начал Барт.

— Ладно, — ухмыльнулся Питер, — иди, старый греховодник. Ничего хоть девочка, а?

Барт виновато улыбнулся, смущенный, словно школьник, застигнутый за разглядыванием порнографического журнала. Каждый раз, уже два года подряд, отправляясь на свидания с Кити, он испытывал угрызения совести. Да, у него прекрасная семья: добрая, внимательная жена и умные, послушные дети. Вспомнить хотя бы, как выхаживали его, когда он с дыркой в животе провалялся на кровати три месяца и чуть было не отдал богу душу. Разумеется, Барт и в мыслях не держал оставить семью, но Кити… Он уже не представлял себе жизни без нее. Так втюриваются обычно солидные мужики, достигшие прочного положения, где-то за шестьдесят, становясь, при этом жалкими и смешными. Барту повезло: кусок свинца, извлеченный из него хирургом, опустил возрастную планку, сделав способным сойти с ума от молоденькой, смазливой мордашки в том возрасте, когда это еще не выглядит так нелепо. Связь с Кити не изматывала его, как тех старых дуралеев, напротив, помогла обрести утраченную форму — в свои под пятьдесят Барт опять был молодец хоть куда. Эмилия, конечно же, не могла не заметить перемены, и, вероятно, догадывалась о ее причине, но, будучи женщиной трезвомыслящей, предпочла, ради семейного благополучия, закрыть на это глаза.

Таким образом, в доме Барта Эрвуда царили покой и порядок. Однако нарушилось его личное спокойствие. На четвертые сутки отсутствие убийств, даже самых что ни на есть заурядных, привлекло всеобщее внимание. Пронюхавшие об этом газетчики раструбили новость по всему миру и принялись пережевывать ее на разные лады. Полицейское начальство, само сбитое с толку, нашло, тем не менее, простой выход, отвечая назойливым писакам, дескать, налицо результат четкой работы правоохранительных органов. Барт воспринял происходящее своеобразно — как вызов брошенный ему лично. Он вообще был из породы тех, кому до всего есть дело и, к тому же, отличался жутким упрямством, но загадка не давалась. Она, похоже, относилась к разряду феноменов, объяснение которых сводиться к известной формуле:

«Этого не может быть, потому что не может быть никогда».[1]

Шли седьмые сутки со времени прекращения в городе убийств. Во всем остальном мире убивали, как и положено: не больше и не меньше. Там по-прежнему торжествовали законы статистики.

Барт сидел за рабочим столом и грыз кончик ручки. Работа не клеилась — мешали навязчивые мысли. В мозгу, против воли крутилась одна и та же, с вариантами, картина, — Эрвуд сочинил ее сам, — обыденного, «скучного» преступления. Сидят двое ханыг, заливших основательно за воротник, и выясняют кто из них больший подлец. Дело доходит до размахивания кулаками и сгребания друг друга за грудки. Тут один хватает со стола бутылку и…. Что за дьявол! Барт ни как не мог заставить себя продолжать. Он попытался заменить бутылку ножом, затем топором, ломом — результат тот же. Прокручиваемая в мозгу картина, доходя до развязки, исчезала, словно обрывалась лента кинофильма. Барт отложил ручку, нервно прошелся по кабинету, остановился у окна. Там продолжалась обычная жизнь, с улицы доносился привычный шум. Перекрывая его, раздалось завывание полицейской сирены, музыкой отозвавшееся в душе старшего офицера, поколесившего, в свое время, на патрульной машине по улицам и закоулкам, забираясь в самые мерзкие трущобы, где человеческая жизнь ценилась не выше гроша. Барт вспомнил, как ухлопал Пиявку Френка — единственный случай, когда он лично убил человека…

Было это на первом году службы Эрвуда в полиции. Они с напарником патрулировали в районе Старых Доков. Около двенадцати ночи по рации сообщили о вооруженном нападении на магазин. Барт лихо рванул, петляя в лабиринте кое-как освещенных улочек. Сворачивая в нужный переулок, они заметили двух типов, которые при виде полицейской машины метнулись обратно в темноту. Одного удалось догнать, другой, это был Френк, заскочил в подвал и тем самым загнал себя в мышеловку. Деваться ему было некуда и то, что произошло потом, можно считать несчастным случаем. У них обоих, у грабителя и полицейского, просто не выдержали нервы.

С первым налетчиком управились быстро — свалили и защелкнули на руках браслеты. Напарник Эрвуда придавил его коленом и стал вызывать по рации подкрепление, а сам Барт встал у входа в подвал. Он напряженно всматривался в темноту, тщетно стараясь унять дрожь в руке, сжимающей рукоять пистолета. Из подвала вдруг оглушительно грохнуло — его на секунду ослепила яркая вспышка. «Осторожно, Барт!», — закричал напарник. Эрвуд шарахнулся к стене. В дверном проеме возникла фигура с обрезом ружья. Барт вскинул руку с оружием и… Дальше как обрезало. Он отер ладонью вспотевший лоб.

В кабинет вошел Терри Анслей. Он был явно возбужден и уже с порога крикнул:

— Барт, попробуй угадать с какой я новостью!

Эрвуд с надеждой посмотрел на него.

— Опять начали убивать?

— Не угадал! Они теперь еще и воровать перестали.

Терри протянул Барту сводку за текущие сутки. Так и есть — на данный момент ни одного убийства и не одной кражи. Старший офицер не верил своим глазам. Тут не только статистика, весь жизненный опыт летел к черту. У них в городе, как, впрочем, и повсюду в мире, крали всегда и много. Воровали нищие бродяги и профессиональные жулики, сутенеры и проститутки, даже домашние хозяйки попадались, нет-нет, при попытке стянуть что-либо в магазине самообслуживания. И вдруг все разом перестали?!