Седьмая пятница - [2]

— Ну, — сказал я, заметив, что чародей вновь уставился в пространство глазами-плошками, — может, теперь наконец расскажешь подробности?

— Нет.

Это «нет», короткое и ясное, я слышал уже, наверное, миллион раз.

— И спрашивать «почему?» не имеет смысла?

— Не имеет! — Тон мопса был ледяным. Ну, этот скажет — как отрежет.

— Ладно! — Я махнул рукой, не желая портить себе радужного настроения.

Чародей пыхтел, высунув розовый язык, но я не обращал на него внимания, продолжая расправляться с завтраком.

Изо дня в день мы перетираем одно и то же: я пытаюсь выудить из него что-нибудь интересное, а мопс упирается. С мертвой точки дело до сих пор не сдвинулось, и я сильно подозреваю, что Квирселу, по существу, и сказать-то нечего, а все его многозначительные фырканья и вздохи — лишь способ поддерживать интерес к своей персоне. Так и живем. Устраиваем перепалки на философские темы, в которых я неизменно проигрываю, и вместе ставим магические опыты у меня в лаборатории. А еще ходим на прогулки, где я изображаю хозяина милого песика, а он — самого милого песика. В общем, худо-бедно находим компромисс.

Не имею понятия, что именно привлекло в моем доме Квирсела, ведь в Мигонии можно найти места куда лучше и собеседников куда умнее, но факт остается фактом. Этот доморощенный политический беженец, похоже, обосновался здесь надолго. В целом я не возражаю, с ним как-то веселее. Проблема лишь в том, что иной раз мне хочется его пристукнуть, позабыв о своей любви к животным.

Набив желудок, я промокнул губы салфеткой и поинтересовался дальнейшими планами Квирсела. В ответ мне адресовали взгляд страдающих собачьих глаз. Я спросил, что это значит, и не добился ответа. Мопсик терзался ностальгией так сильно, что не мог и слова вымолвить.

Я встал из-за стола и чинно, как полагается аристократу-волшебнику, поплыл из столовой. По грации я намного превосходил самый красивый из эртиланских кораблей, какие были когда-либо спущены на воду. Лебедь и тот взрезает плоть воды не так элегантно — в сравнении со мной он был просто кряквой.

Но мой плавный ход был прерван Селиной. Маленькая блондинка появилась в дверях столовой как раз в тот момент, когда в них появился я, и таким образом мы столкнулись нос к носу.

— Простите, граф! — выпалила служанка, размахивая руками.

— Ничего страшного. Мне приятно. Можете и дальше налетать на меня на всем скаку.

— Да? — И без того большие голубые глаза Селины расширились. Если хорошенько приглядеться, можно было различить сквозь них, точно через увеличительные стекла, ее затылок. — Хорошо!

Приподняв бровь, я покровительственно улыбнулся. Я нисколько не преувеличивал, ибо одно дело — натыкаться на страшную домомучительницу, похожую на тысячелетнего демона во плоти, а другое — на это чудесное создание. Лишь тот, кто близко знаком с Гарнией, знает, о чем я веду речь. Контраст между двумя ощущениями разительный.

— К вам гость, граф. Ждет в прихожей.

— Гость, значит? — сказал я. — Он назвался?

— Да…

Тут мне следовало бы сурово прокашляться и заподозрить неладное. Проще говоря, навострить уши, как делает всякий безобидный зверек, почуявший, что хищник ждет его за углом, но я не навострил. Слишком велик был в ту минуту во мне заряд оптимизма, чтобы думать о плохом, и поэтому никаких мер я не предпринял. На свою беду, как стало ясно позже. Можно было, например, спрятаться в шкаф и сказать, что я улетел на ковре-самолете, или телепортироваться в другой город, снять номер в тамошней гостинице и переждать опасность… да мало ли способов, всего не перечислить!..

Но точно следуя своей карме, ничего подобного я не предпринял. Недаром Гермиона считает, что я дурак из той категории, которым закон не писан, а если писан, то, по ее твердому убеждению, не читан…

Короче говоря, широким шагом я направился в прихожую.

Глава 2

Частенько на досуге я предаюсь размышлениям, почему из всех чародеев нашего королевства именно на меня постоянно сваливаются неприятности. В чем причина? Неужели звезды и планеты в час моего рождения были в настолько плохом расположении? Неужели судьба не могла избрать на роль мальчика для битья кого-нибудь достойного, крепче духом и плотью? Не знаю, теряюсь в догадках. Видимо, гораздо приятнее измываться над человеком вроде меня, больше всего ценящим покой и тишину, чем над каким-нибудь амбалом, жующим на завтрак битое стекло. С этой точки зрения цель для своих шуточек судьба выбрала самую удачную.

Если вы слышали что-нибудь о моих предыдущих злоключениях, то знаете, что больше всего на свете я люблю уединение. По натуре я отшельник. Моими любимыми развлечениями являются магические опыты, чтение книг в тиши библиотеки и похрапывание в кресле-качалке возле камина. Это значит, что я терпеть не могу незваных гостей, а в большие компании вливаюсь исключительно в период, когда меня вдруг скручивает приступ жажды общения с себе подобными. То есть магами-аристократами, большая часть которых настолько ненормальные, что просто диву даешься, как до сих пор наше королевство не полетело вверх тормашками.

Но проблема даже не в этом. Пережить нашествие-другое приятелей и родственников можно, но лишь когда они ничего от тебя не требуют. Такое случается редко. По какой-то неведомой причине все они уверены, что я просто жажду оказывать им маленькие услуги и решать всевозможные проблемы, как, например, поиск потерянного завещания или спасение чести целого семейства. Так, мелочи. Всего лишь и надо, что подвергнуть себя ради них смертельной опасности, пересчитать себе кости, получить по башке и сразиться с парочкой демонов из другого мира. По всеобщему убеждению, для Браула Невергора это пустяк. Во мне видят рыцаря на белом коне, но это ошибка. Из всей флоры и фауны я сравнил бы себя, пожалуй, с оранжерейной мимозой, для которой нет в жизни большего счастья, чем тепло и хорошо удобренная почва. Мимозы не созданы для подвигов, вот что необходимо понять общественности, но она не понимает.