Седая старина Москвы - [178]

Дом Шепелева. На Швивой горке. Дом этот принадлежит к числу лучших и прекраснейших домов Москвы. Что только может выдумать хороший зодчий, то можно найти в архитектуре этого роскошного барского здания. Дом построен в первой половине XVIII столетия купцом Иваном Родионовым Баташевым, который за образцовое устройство железных заводов на Выксе получил дворянство. Этот Баташев владел громадным богатством в Нижегородской, Тамбовской и Владимирской губерниях. Там у него имелось до семи заводов, при них 17 тысяч душ крестьян и 200 тысяч десятин строевого леса. Баташев имел сыновей, которые умерли еще при его жизни; сам же он отличался особенным долголетием и умер чуть ли не ста лет от роду. От сына его Ивана осталась дочь Дарья, которую дед выдал в 1817 году за Шепелева[310]. Последняя получила все богатство деда в приданое и вместе с ним описываемый громадный дом на Швивой горке, именовавшийся иногда и Шепелевским дворцом. В этом доме стоял Мюрат, когда занял Москву Наполеон. По рассказам современников, отделка дома после пожара в 1812 году обошлась Баташову в 300 тысяч рублей серебром. Всем богатством своим Иван Баташев был обязан своему брату Андрею, человеку необыкновенного ума и непреклонной воли. Для достижения своей цели он не останавливался ни перед чем, все средства казались ему удобными; при всей своей алчности он отличался еще самым необузданным нравом. Баташев наживался правдой и неправдой, к нему на заводы стекались толпой беглые и каторжники; он принимал всех и заставлял работать за самую ничтожную плату. Он открыто покровительствовал разбойникам, скрывавшимся в Муромских лесах, пограничных с его заводами, и получал от них свою долю грабежа. Ободренный безнаказанностью, Баташев дошел, наконец, до неслыханных границ деспотизма и жестокости. До сих пор еще на Выксе о нем говорят с ужасом, и старики рассказывают о безобразии его оргий, о возмутительном его кощунстве над святынями, о несчастных, спущенных в колодцы, где добывалась руда, распятых на кресте или заморенных голодом. Когда несколько лет тому назад была начата перестройка его обветшалого дома, то плотники открыли проведенный из комнаты его потайной ход в подвал, в котором нашли множество человеческих костей[311]. Все эти поступки Баташева под конец дошли до сведения императрицы Екатерины, и она приказала снарядить следствие. Чиновника, которому поручено было дело, Баташев не принял, а приказал отвести ему квартиру у мастерового и на другой день послал ему блюдо фруктов, под фруктами лежал пакет с крупной суммой денег и записка следующего содержания: «Фрукты съешь, деньги возьми и убирайся, пока жив». Следователь исполнил совет в точности. Изверг этот XVIII столетия жил долго, но когда умер — неизвестно.

В настоящее время в доме Шепелева находится Яузское отделение больницы для чернорабочих.

Пожарное депо. На Пречистенке. Это замечательное здание вполне приспособлено для своей цели; оно построено в конце XVIII столетия. Как известно, Москва очень часто терпела бедствия от пожаров. Прежде дома строились деревянные и тесно друг к другу; поэтому выгорали целые слободы и даже половина всего города. Деятельный царь Борис Годунов в ограждение Москвы от подобных бедствий повелел, чтобы дома по возможности строились каменные; он назначил из казны средства на делание кирпича и тесание белого камня. Казенный камень, кирпич и известь давались в долг с уплатой в течение десяти лет. Император Петр I еще более заботился о постройке в Москве каменных зданий. При царе Алексее Михайловиче было впервые учреждено нечто вроде пожарной команды; это были огневщики, или огнищане, выбиравшиеся из обывателей, на обязанности которых лежало тушить пожары. Петр Великий дал лучшее устройство пожарной команде и, ежели находился в Москве, нередко сам лично являлся на пожар и давал надлежащие распоряжения для прекращения огня.

Об одном из подобных случаев рассказывает известный путешественник на Восток Де Брунн, посетивший Москву в 1692 году. На первый день Пасхи, около 6 часов утра, загорелся в Немецкой слободе дом одного из иностранцев. Царь одним из первых явился на пожар и не только распоряжался, но и сам лично участвовал в тушении огня. «В Москве, — замечает далее Брунн, — есть особая стража, наблюдающая во все часы ночи и поднимающая тревогу немедленно, как только произойдет подобное несчастье (т. е. пожар)». При Екатерине II на пожарную стражу обращено еще большее внимание, и она получила известную систему и порядок. Но кому, собственно, Москва обязана устройством пожарной команды, так это бывшему в царствование Александра I обер-полицмейстеру Москвы А. С. Шульгину. В этом отношении он сделал полное преобразование. Пожарных сигналов на каланчах при нем тогда еще не было, а при пожарных командах всегда было по нескольку казаков с оседланными лошадьми, которые в случае пожара давали знать о том в соседние части. Но, несмотря на это, пожарные являлись на пожары с изумительной скоростью. Лошади под обозом были превосходные, сам обоз и сбруя в блестящем щегольском виде. Команда в соответственной времени одежде, без металлических шлемов. Набор пожарных лошадей тогда подкреплял не то закон, не то обычай отбирать у всех лошадей за неосторожную езду по улицам и отдавать в пожарную команду без судебного на то определения. Это правило при некоторых случаях влекло за собой вопиющую и притеснительную несправедливость. Шульгин на пожарах отличался молодецкой неустрашимостью и мастерскими распоряжениями. Из толпы то и дело слышались восклицания «Вот отец! Вот так молодец!» и проч. Шульгин пользовался почти всеобщей любовью, и особенно купечества, несмотря на то, что все его боялись, потому что могучая рука его, сжатая в кулак и распростертая, была для многих грозна и тяжела. Шульгин не имел своего состояния, но за женой получил значительный капитал и жил весьма роскошно. Он выстроил для себя прекрасный дом на Тверской, который потом был приобретен Шевалдышевым. За свою расторопность Шульгин был переведен в Петербург, но в 1824 году после известного декабрьского бунта его уволили, и он умер в Москве в своем домишке на Арбате в 1832 году бедняком.