Сделка - [45]

В первый раз обстоятельства позволили нам организовать наши финансовые дела сообща. Я держал свои бумаги отдельно и в секрете от Флоренс, она — отвечала тем же. Я никогда не знал, сколько же у нее денег. Но отныне, в свете новой гармонии и фантастической важности отстранения от сугубо материальных вещей, мы стали откровенны и по поводу денег, и по имуществу, и по страховке, и по взносам на будущую выплату, и по всему остальному. Мы даже провели встречу с нашими юристами и в первый раз оказались способны без излишних сложностей повести разговор о том, сколько же точно денег у нее, а сколько — у меня. После тщательного анализа финансовых дел я переписал многие свои доходы на нее, чтобы снизить налоги (как я жалел об этом позже!). Я так остро чувствовал свою неспособность одарить ее физической любовью, что поспешил ей подарить другое. Я бы отдал ей все — и деньги и имущество — одним махом, если бы мне внятно не объяснили, что с точки зрения выплаты налогов — этот шаг не был, мягко говоря, мудрым.

Вскоре начало проясняться, каков же наш общий капитал. Я был потрясен, как же велика была ее недвижимость! Мы могли худо-бедно прожить до самой смерти, не работая.

Нам стало ясно, что ресурсы позволяют некоторое оправданное расточительство. Мы купили полтора акра земли, но не в Палм-Спрингсе, где земля разоряюще дорога, а в Индио, на полтора часа езды дальше. Мы намеревались прятаться там от зимних дождей и лос-анджелесского смога, попутно рассчитывая на натуральный солнечный загар. Сидя по вечерам дома, мы сами нарисовали проект загородной виллы. Иногда занимались этим прямо под ультрафиолетовой лампой. Решено было сделать домик маленьким, на двоих, сделать его так, чтобы он служил нам до самой смерти. Внутри мы решили насытить его самой передовой и самой дорогой техникой, чтобы домик мог служить нам и зимой и летом. В общем, что бы ни случилось в мире, мы сможем иметь место на двоих.

Ведь Флоренс боялась Бомбы. И ни правительство, ни пресса не обманут ее заверениями, что все обойдется. Индио гораздо безопаснее Лос-Анджелеса. И все же, и все же — рядом стояло несколько заводов — самолеты и их сборка, — строились еще несколько — большие, натуральные цели. В тот день, когда мы купили полтора акра земли, вдалеке, где-то в километре, по небу вились белые дорожки от больших сверхзвуковых «дельт». Эти белые следы расстроили ее до последней степени.

Мы изменили конструкцию дома и соорудили подвал, позже она побелила его кирпичные стены. Там мы поставили несколько запечатанных фляг с водой и много консервов. Флоренс подсчитала, что на три недели запасов хватит. Разумеется, портативный туалет пришелся как нельзя кстати.

При всех плюсах и минусах существования более счастливого времени в нашей жизни еще никогда не бывало. Флоренс часто говорила, что для нее оно очень счастливое. Поэтому события, последовавшие за этим отрезком, стали столь шокирующими.

Мы все делали вместе. Например, мы сходили к глазному, и в итоге я обзавелся очками «Бен Франклин». Затем проверили ее зрение, и оказалось, что ей необходимы новые очки. Но ни ей, ни мне не нравилось носить очки, мы оба не любили «выбиваний» в ансамбле одежды, поэтому купили по паре для второго этажа — спальни, по паре — для первого, по паре для машин и даже по паре для домика в Индио.

Мы также взяли за правило регулярно проходить у врачей полные медицинские осмотры. Моя селезенка увеличена, сказали мне, но в данный момент беспокойства не вызывает, разве что следует исключить некоторые блюда. Из-за этого Флоренс стала прозванивать утром знакомых, к которым мы собирались идти в гости, и мягко объясняла хозяевам, что я могу, а что не могу кушать. Осмотр самой Флоренс показал, что она может жить вечно. А мне показалось, что ее энергия медленно пошла на убыль. Она стала быстро уставать, но все говорили, что трудно ожидать иного в ее возрасте. Тот же доктор еще раз обследовал нас. Без сомнений, как, наверно, мысленно заключил он, сам факт нашего идеального супружества напрямую связан с тем высоким настроением души и физической расслабленности, которую мы испытывали.

Впрочем, я вскоре стал расслабляться до такой степени, что засыпал в кино, дома, после ужина, даже в гостях. Дважды я вообще заснул за столом. Флоренс тоже тянуло в сон довольно рано. Засыпала она легко. По нашему кругу пошла гулять утка: «Золотая пара всегда такая сонная, наверно, от чрезмерного увлечения сексом!»

Я расслабился не только физически, я стал кашей. Я прекратил воевать не только с Флоренс, но вообще со всеми и по любому поводу. Даже в офисе я принимал позу ушедшего в себя брахмана, смотрящего в будущее, отрешенного от мирских забот. На моем лице стали читать абсолютную невозмутимость. Мне было наплевать, какую из двух противоположных по способу и действиям программ рекламы выберет клиент. Я прекратил думать об этом. И хотя по инерции в воздухе витало предубеждение, что мое присутствие на встречах с клиентами означает, что все закончится благополучно, воздух наполняли осторожные шепотки, где на меня ласково ворчали. Мистер Финнеган даже, помнится, вызывал меня к себе и сказал, что новый директор «Зефира» по рекламе пожаловался на меня, мол, я дремлю вот уже вторую встречу, и, принимая во внимание полуторамиллионный счет «Вильямса и Мак-Элроя» на «Зефире», самое меньшее, что последний может ожидать от ответственного работника нашей фирмы, чтобы тот хотя бы не спал.