Сделка - [13]

Гвен поведала мне потом, что мистер Финнеган поговорил с ней. Результат был предсказуем. На ближайшей важной встрече с клиентом она положила руки на колени вице-президенту (не мне, нас — двое) и, наклонившись к нему вплотную, высказала свое нелицеприятное мнение по обсуждаемому вопросу. (Гвен вошла во вкус, дни молчания ушли в прошлое.) Бедняга потерял дар речи.

Потом она бросила вызов щепетильности. Взгляд ее надолго оставался прикованным к мужским ширинкам. Многие девчонки с любопытством глядят туда — что поделать, интересно же! Гвен была демонстративна. Мужчины цепенели. Она напрашивалась на скандал с мнимыми ревнителями праведности, где только можно и как только можно. Это был ее ответ.

И она начала одерживать верх. Заставить ее уволиться они так и не смогли, полицейского в таких ситуациях звать бесполезно. После пары недель яростных боев население офиса готово было поднять лапки вверх. И случись подписание акта капитуляции, она бы, конечно, ушла с работы с гордо поднятой головой, но…

Ее все-таки уволили. Я не присутствовал на ее финальной выходке, но детали мне передали подробно. Это случилось во время подписания договора прямо на глазах у клиента с пухлым кошельком. Когда история достигла ушей мистера Финнегана, а достигла она их молниеносно, тому ничего не оставалось делать, как тут же рассчитать ее. Гвен передали новость, и она высказала клиенту все то, что она думает о качестве товара, который собирались запустить, все о рекламе в целом, немного о представителях сильного пола, работающих в «Вильямсе и Мак-Элрое», чуть больше — о представительницах слабого. Она поведала всем, что она думает о нашей общественной системе, производящей и потребляющей такое дерьмо и полностью зависящей от всеобъемлющего и всепоглощающего надувательства. Речь ее была блестяща: произношение — по лучшим фонетическим словарям, с великолепной артикуляцией, в убийственно ледяных тонах (до сих пор гадаю, где она этому научилась?). И последний, заключительный штрих — все это она проделала, мило улыбаясь, покуривая и даже дав прикурить кому-то еще.

В то утро я отсутствовал на работе по делам, связанным с «Зефиром», и приехал лишь после обеда. Я позвонил на ее рабочее место, но трубку никто не брал, — она уже забрала свои вещи. Выжидательные взгляды персонала скрестились на мне. По-моему, половина сотрудников и сотрудниц желали, чтобы я уволился вслед за ней, или, на худой конец, побежал искать ее. По слухам, циркулирующим в офисе, мы с ней встречались. Но когда пара самых настырных попробовала ознакомить меня со свежей новостью, я повел себя так, как повела бы себя она, — я промолчал и никуда не пошел.

К моему стыду, я сыграл безразличие еще по одной причине. «Может, кризис ниспослан Всевышним? — думал я. — Наши отношения выходят из-под всякого контроля, и близок день катастрофы».

Я позвонил ей домой.

— Гвен оставила конверт с деньгами за квартиру. Собирается в Нью-Йорк. Сейчас покупает билеты на полуночный рейс, — сообщила мне знакомая девчонка-привратница. Она слышала, как Гвен бронировала одно место по телефону.

Внутренний голос снова стал нашептывать: «Пусть едет. Достань через несколько дней ее нью-йоркский телефон и накричи на нее, мол, я тут с ума схожу, трезвоню сутками, а у тебя никто не берет трубку. Она, оказывается, в Нью-Йорке. Вот тебе и повод!»

Этим вечером мы — супруги Андерсон и супруги Беннет — собирались пойти в «Браун Дерби», клуб голливудских завсегдатаев. Оттуда — в Билтморский театр, на «Камелота» в исполнении бродвейской труппы. Для Гвен есть отличная отговорка — был с Флоренс и Беннетами, никуда не мог отлучиться, какой там телефон! Утром она уже будет в Нью-Йорке, время и расстояние окончательно разделят нас.

Должен признаться, пересуды о Гвен дошли и до меня. Болтали, что она спала с каждым вторым, умудрилась даже с одним балбесом из нашего отдела — стенографистом Отто. Я знал, что это выдумки. Но сомнение успешней всего разъедает душу именно в сексе. Днем я видел Гвен часто, но вечерами, кроме понедельников, когда Флоренс боролась за гражданские права, — ни разу. «Кому я хочу вверить свою судьбу? — думал я. — Кому?»

Все должен был решить этот вечер в ресторане. Дальнейшее зависело от очень простой вещи: телефонного звонка — позвоню я или нет. И если бы не супруги Беннет, история с Гвендолен Хант на этом бы и закончилась. Но они доконали меня.

Дейл Беннет, считавшийся моим лучшим другом, работал сценаристом. Он был высок, худощав и с первого взгляда напоминал губернатора затрапезной карибской колонии — с кожей, задубевшей от постоянного зноя, и лицом, выдававшим пристрастие к рому. Однажды Академия посчитала его лучшим сценаристом года, и с тех пор, несмотря на то, что последние десять лет его манера и стиль стали старомодны даже для Голливуда, без работы он не сидел. В то же время он был уверен, что писанные им творения бессмертны. И поэтому спускал собак на критиков и режиссеров, клюнувших на приманку «новой волны», техники съемок со смещенным фокусом, пленки обратимого цвета и набегающих кадров. Эти человеки, уничижительно отзывался он, ставят форму выше содержания. Он, разумеется, «содержателен»! Беннет любил также обсудить «мою манеру письма» и «мой ритм прозы». Но какое бы удовольствие он ни получал от написания художественных произведений, оно не могло сравниться с удовольствием, получаемым от заключения всевозможных контрактов, договоров и сделок. Вот где был его конек! А процесс изготовления собственно сценария, следовавшего за подписанием контракта, был для него уже чем-то второстепенным и маловажным.