Сделка - [33]

Никсон погладил женщину по затылку, мы вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Посреди кабинета, на полу лежал дедушка, прижавшись щекой к жёлтому ковру, и шарил рукой под диваном. Взгляд дедушка имел отчаянный.

— А!!! — крикнул дед, заметив нас, вскочил на ноги и оказался президентом Джонсоном в мятом костюме, — А!!! Гарри стреляй! Эти вернулись! Гарри, сука, где ты? Не прячься, я знаю, у тебя три запасные обоймы! — проорал Джонсон и прыгнул за диван.

— Джонси! — позвал коллегу Никсон. — Джо-онси! Нок-нок-нок! Откройте! А что это у меня есть на продажу?! — Никсон достал серебряную фляжку и повертел ею над головой.

— Это ты где взял? — из-за спинки дивана выглянул Джонсон. — Я всё тут обыскал, не было тут ничего! И выйти не дают! Они все коммунисты, Дик! Негры они все перекрашенные, говорю тебе. Дай сюда быстро!

— Оппа! — сказал Никсон. — Перебьёшься. Сядь-ка за стол, Джонси, пригладь волосы, застегни подтяжку, налей себе кофе из термоса и я, так и быть, плесну тебе в кружку. Давай, давай! Вспомни, что ты пока президент США. Больше лей кофе. Великолепно! Пей! Отлично! Садись, Иван, напротив меня.

— Иван?! — Джонсон чуть не подавился. — Здесь, в Овальном месте — Иван?! — Джонсон смочил салфетку в кофе и, испуганно косясь на меня, протянул её Никсону. — На! Потри ему лицо! Потри лицо, говорю!

— Ебать мои яйца, как же меня прёт-то, — сообщил Никсон потолку. — Линдон, ты просто сокровище! — Никсон перекинул мне мокрый комок, — Господин посол, протрите лицо, докажите президенту США, что вы не негр в гриме.

— Хуй тебе, — сказал я Джонсону по-русски.

— Русский! — заорал Джонсон и вскочил на ноги. — Косыгин постоянно говорил мне эти два слова!

— Буль-буль-буль! — подразнил Никсон фляжкой.

— Лей, — Джонсон сел и пододвинул кружку.

— Ты всегда был хитрый и прозорливый сукин сын, Линдон, — Никсон плеснул и спрятал фляжку. — Самый остроумный президент США ты был, я всегда тебя боялся за это. Я и сейчас тебя боюсь. Ты опять угадал. Да, это русский Иван и да, он от Косыгина. Иван, готовь свою камеру. Помнишь ту Сделку, которой ты так ловко обвёл вокруг пальца Косыгина в прошлом году? Они до сих пор не поняли, что их облапошили! — Никсон подмигнул мне, как старому приятелю. — Вот, юношу прислали, думают, что мы Сделку эту твою подтвердим, то есть типа продлим на будущее. Идиоты, да? А ты, Линдон, чистый гений, без примесей, льда и содовой. Твои дела в политике надо на весь мир прославить. Вот сразу же двадцать первого января, через месяц, посылаю Киссинджера с твоим кейсом в Нобелевский комитет, чтобы тебе дали Премию Мира! А то раздают премии всяким неграм, пора пришла этим финнам реабилитироваться.

— Финны вроде не негры. Финны — евреи. Лей ещё, — потребовал Джонсон.

— Тс, — сказал Никсон и спросил меня, — Готова камера снимать, Иван? Такая компактная! Немецкая?

— Никак нет, Ричард, советская, — ответил я и положил камеру на президентский стол. — Вы позволите? — спросил я, беря из стопки лист бумаги с гербом США и толстый карандаш из стакана.

— Нет! — сказал Джонсон. — Пусть нальёт сначала!

— Господин президент! Господин президент! Камера записывает звук, но для верности я прошу Ричарда держать перед собой… вот этот текст. Пожалуйста.

— Дай-ка, — Никсон вырвал у меня листок. — Камера со звуком, говоришь? И одной рукой держать можно? Надо будет ее Говарду Хьюзу показать. Что ты тут накорябал? «I confirm the Johnson-Kosygin 25 June 1967 Deal». Дай карандаш. «The supreme secret» вставим перед «Deal». Джонси! А у тебя есть пожелания что-нибудь дописать?

— А? — не понял Джонсон.

— Хорошо, я за тебя допишу. Водки мне и нобелевку! Подпись: Л. Джонси. И сиськи нарисуем.

— Вспомнил! — заорал Джонсон, выскочил из кресла к окну и вытащил из-за шторы початую бутылку водки «Столичная». — Сам пей свой кофе, мистер Дик! Ха-ха! — президент налил себе полный стакан.

— Вот ведь ублюдок, — сказал Никсон тихо. — Ну, всё. Шутка затянулась. Скучно. Окей, сынок, забирай свою камеру, листок этот и пошёл вон. Привет Косыгину. Передай, я типа с ним договорюсь и всё такое про Сделку, но как именно мы будем компенсировать Советам их унижение от проигрыша, решать буду я. Давай-давай, топай отсюда, мальчик, мне ещё с Джонси поговорить надо о моей инаугурации и о его нобелевской речи.

— С господином президентом Соединённых Штатов! — подал голос Джонсон из-за стакана.

— Что? — не понял Никсон.

— Тебе надо поговорить с господином президентом, Дик, Соединённых Штатов США!

— Благодарю вас, господин Никсон, — сказал я. — Чуть не купился на вашу приветливость. Но именно этого я и ждал. Сделке конец, господа президенты, прощайте, — я забрал со стола камеру, а из вещмешка достал сложенную газету. Но развернуть её не успел, Джонсон ткнул в мою сторону пальцем и спросил:

— Куда собрался, ниггер? То есть, русский! Куда пшёл?

— Э-э, меня выгнали, господин президент, — ответил я.

— Кто выгнал тебя, русский? Этот? Ну-ка, жопу в стул! Ты что тут орёшь, мистер Дик? Ты что, фагот? Ты что, древний самосос? Центр вселенной? И бог Аполлон вокруг тебя круги наворачивает?

— Джонси, я…

— Схлопни челюсти, Дик! У тебя что, «кольт» в кобуре под мышкой? Не-ет! Отобрали «кольт»! А вот у Гарри за дверью три запасные обоймы! Хочешь, Гарри одной из них тебя разукрасит? Между глаз там, в печень, в кадык красными дырочками? Вот ведь кайф! Пришифтит тебя Гарри! И телевизионщики уже через полчаса прыгают такие в возбуждении: «Сенсация! Никсон осознал свою паранойю, ужаснулся и покончил с собой на лужайке Белого дома. С особой жестокостью. В должность через месяц вступит вице-президент».