Сделайте весёлое лицо - [3]

При этом в слово «киднэппинг» Мешков вложил такое количество изумительного английского произношения, что если бы я всерьёз изучал английский язык, я бы мог просто умереть от зависти, но я и русский (письменный, конечно!) и то знаю не очень, поэтому я подтвердил без всякого произношения:

— Киднэппинг!.. — и этим чуть не погубил всё дело. Совсем забыл, что Мешков учится в английской школе и для него моё произношение — это всё равно что отсутствие всякого произношения.

— Как ты произносишь! Какой-то кошмар! — зашипел на меня оскорблённый Мешков. — Идёшь на такое дело, а… Ну-ка произноси за мной… К-и-и-д… Длинное «и»… К-и-и-и-д…

— К-и-и-д!.. — стал я повторять за Мешковым. А что мне оставалось делать?

— Нэппинг…

— Наппинг…

— Не наппинг, а н-э-ппинг… Лягушку делай ртом… и ещё как будто у тебя горячая картошка во рту, и ты в это время горло полощешь…

Я сделал ртом «лягушку», и ещё как будто у меня горячая картошка во рту, и я в это время горло полощу.

— А как киднаппинг расшифровывается? — спросил я, чтобы сбить Мешкова с учительского тона.

— «Кид» — козлёнок, «нэппинг» — похищение, — разъяснил мне шёпотом Мешков. — А ради кого ты станешь кидом?

— Ради Кузовлевой.

— Ты, значит, влюблён! Ты ин лавд? По-английски это будет — ин лавд! — объяснил мне Мешков.

— Я ин лавд, — поспешно согласился я с Мешковым, — очень ин лавд! Я просто безумно ин лавд! Потому что я её больше всех на свете люблю, — сказал я. — Даже больше родителей…

— Раз на такое дело идёшь, конечно, — согласился Серёжа. — А ты на ней женишься?

— Конечно, женюсь! — сказал я. — Со временем, конечно. Если она, конечно, не будет иметь ничего против… Ну, подбросишь письмо?

— «Подбросишь»! Тут не подбросишь… Тут надо… ту пут ит стилзели… секретно положить…

— Вот-вот, — обрадовался я. — Именно ту пут и именно стылзели!..

— Да не стылзели! — возмутился Мешков. — А ст-и-и-л… длинное «и»… и язык между зубов. Ну, повтори.

Мне вообще почему-то уже давно хотелось дать Мешкову по морде, но я подумал, что это может вдруг испортить наши с ним отношения, и поэтому всё время сдерживался. Сдержался я и на этот раз, но уже из последних сил.

— А мазер свою тебе не жалко? — продолжал допрашивать меня Мешков. — Она ведь расстроится, когда узнает, что тебя… украли, да ещё за такие деньги… за такие мани…

— Конечно, мазер расстроится, — согласился я. — Если бы я был в семье один, я бы себя ни за что и ни за какие мани не украл… А потом, из-за меня мазер не будет очень уж переживать, всё равно я… грубый… и учусь плохо… и никого не слушаюсь. Если бы Сашу украли, тогда бы она, конечно, больше переживала. Ну как, будешь… пут стилзели?

— А чего ты так торопишься? Чего ты ту би ин э харри? — спросил Мешков. — Успеешь ещё украсть себя… Ты же ещё не старый… Тем более, что эта Кузовлева, по моим наблюдениям, пока здесь у нас ни на кого не обращает внимания.

— Вот именно, что пока не обращает, а вдруг как возьмёт да как обратит… Их, девчонок, разве поймёшь. Мне, Мешкоф, знаешь, что один мой приятель рассказывал, что он в одну девчонку с первого класса был влюблён. А она ни на кого не обращала внимания. В первом не обращала, во втором не обращала, в третьем не обращала, в четвёртом не обращала, а в пятом взяла и обратила внимание.

— На твоего приятеля?

— Как бы не так! На приятеля моего приятеля! А мой приятель знаешь как мучился? «Что, говорит, она не могла ещё в первом классе дать понять, что ей нравится другой? Пять лет, говорит, ждал, надеялся, и на тебе!..» Ну как, подбросишь письмо?

— Слушай, — сказал Мешков, — а у тебя вкус неплохой… В какую девочку влюбился!.. Настоящая бьютифул гёрл!..

— Ну так ведь, — сказал я, мобилизуя все свои знания английского языка и его произношения, — влюбляться, так уж в настоящую… мар фа лэйди!..

— В кого, в кого? — насторожился Мешков.

— В мар фа лэйди, — повторил я уже не так уверенно.

— В марфа лэйди? — повторил за мной Мешков. — А что это такое?

— Ну что ты, не знаешь, что ли? — удивился я и тут же поспешно и неуверенно объяснил: — Мар — моя! Фа — прекрасная! А лэйди — это лэйди!

И здесь Мешков с хохотом свалился с ног, как будто его кто-то скосил вместе с травой.

— Марфа — лэйди! — мычал он, катаясь взад-вперёд. — Марфа — лэйди!.. Ой! Умереть! Уснуть!.. Ту дай! Ту слип!.. Май фер лэйди, а не Марфа — лэйди!.. Повторяй за мной… Ну… Май… фэр… лэйди!..

Но я не стал ничего больше повторять за Мешковым.

— Ладно, — сказал я, — тут, Мешков, тебе не урок английского языка, отвечай прямо и по-русски: подбросишь письмо или нет?

— Нет, — сказал Мешков, — не подброшу. Ноу, нэвермор.

— Почему нэвермор? — спросил я грозно.

— Нехорошо воровать… Вери бед! И сообщникам за это знаешь что бывает?

— Но я же ворую себя, у своих родителей и за свои же деньги!

— Но всё равно — воруешь же? — сказал Мешков, возвращая мне письмо.

— Ворую, — тихо прошептал я. — Так ведь из-за любви же… из-за… ай лав ю!

— Ай лав ю должна вдохновлять человека, — сказал Мешков, — на благородные дела и поступки, а не на воровство!.. И вообще тут что-то не то. Ты влюбиться не можешь, не такой ты человек! Тебе только с курточками эксперименты устраивать. Шалопут ты! Вот ты кто!