Сделай погромче - [21]

— Да, пап, это я.

— Ты где был весь вечер? — спросил он, улыбаясь, и я сказал: У Гретхен… С Гретхен.

— С Гретхен, значит?

Он сел, снял очки, потер лицо и снова надел их, опять улыбаясь.

— Угадай, что сегодня по кабельному? — спросил он. — В полночь?

— Не знаю, — сказал я.

— «Люди-кроты».

— «Люди-кроты»? Обожаю этот фильм.

Это был такой странный фантастический фильм пятидесятых, наверное, один из моих любимейших. Там про этих ученых, которые взбираются на Гималаи или на другие какие-то горы где-то в Азии, что ли, и открывают этот тайный лаз к подземной цивилизации, которая живет что-то типа сотни миль под землей вот уже вроде тысячи лет. И это словно бы мир таких прекрасных бледных египтян — они все так одеваются, в шлемы, как у фараонов, в мужские платья с ремнями и пряжками или как они называются — и все типа альбиносы, потому что не видели солнца, никогда типа, и они правят миром. Но еще там есть эти другие люди, чудовища, люди-кроты — они совсем не похожи на кротов, скорее на ящериц, но и не ящерицы — они такие черные и с чешуей, и у них большие белые глаза, маленькие узкие рты и огромные, огромные четырехпалые клешни, и их принуждают работать на шахтах или в пещерах и служить альбиносам. В общем, чудовища-то как раз хорошие люди, а те люди, что кажутся хорошими — плохие. Еще там один молодой ученый находит сексуальную девчонку, которая выглядит нормально, с темными волосами и обычным цветом кожи, которую все считают уродиной, потому что она не альбиноска, и этот ученый и нормальная девчонка влюбляются друг в дружку, и ученый помогает людям-кротам восстать, и там еще эта схватка и землетрясение, и каким-то образом туда вниз проникает солнечный свет, отчего все альбиносы офигевают, и вот в общем все, что я помню. Я смотрел этот фильм несколько раз, когда был совсем маленький, вместе с папой, когда его показывали в специальной ночной программе по субботам, в которой всегда были старые черно-белые фильмы про монстров. Это было нашей с папой фишкой. Мы каждую неделю смотрели эти фильмы про монстров, и как давно это было?

Я взглянул на отца и улыбнулся.

— Да, вот та часть, где чудовища помогают ученым, очень мне нравится.

— Знаю. Так что, посмотришь? — спросил он, широко улыбаясь и кивая. — Или тебе домашнее задание надо делать, или что-нибудь такое?

— Нет, посмотрю, — сказал я. Бросив пальто в свою комнату, я уселся в мягкое зеленое кресло рядом с диваном и стал наблюдать, как Хантер задерживает подозреваемого, перелетая через капот машины и приземляясь на кучу картонных коробок.

— И что, пап, сколько ты еще планируешь здесь спать? — спросил я.

— Не знаю, — сказал он, смотря прямо перед собой. — Я мешаю тебе?

— Да нет. Я просто… Я, наверное, беспокоюсь за маму и все такое.

— Позволь мне самому беспокоиться об этом, — сказал он. — У нас проблемы. Мы их решим. Обещаю.

Я повернулся и посмотрел на него. Выглядел он не слишком обнадеживающе. Через щеку его тянулся длинный красный след от подушки, и на нем все еще была его рабочая одежда, потому что мама, видимо, перестала стирать его вещи. Он переключил канал и вытянул ноги, и я заметил, что носки у него серые и грязные. Я собрался было сказать что-то, но решил — не стоит. Я просто смотрел, как на фоне мрачной пещеры под тревожную музыку ползут титры.

— Итак, встречайте людей-кротов, — сказал папа. — На них всегда можно положиться.

— Это точно, — ответил я.

Двадцать один

Это, конечно, идиотизм, но после школы мы с Гретхен частенько где-нибудь ели, несмотря на то, что у нее была серьезная проблема лишнего веса. Это блин было чистое безумие. Типа я прекрасно понимал, что мы делаем, но не хотел, чтобы она перестала быть толстой, а то бы она прекратила со мной тусоваться. Не знаю. Обычно мы ходили в «Снэквилл Джанкшен», забегаловку на углу 111-й и Западного, что ли, посреди которой стояла огромная обитая линолеумом стойка в форме полукруга, с рельсами от игрушечного поезда. Еда твоя выезжала в корзине, водруженной на крышу вагончика. Эта была детская кафешка, но мы с Гретхен очень ее любили — ее и еще «Рейнбоу Коун», но туда можно было ходить только весной. В «Снэквилл Джанкшен» Гретхен все время брала одно и то же: сосиску с чили и «грин ривер», этот ярко-зеленый лимонад. Еще ей там разрешали курить, что для нее было очень существенно, ведь ясно, что она несовершеннолетняя. Я же обычно брал жареный сыр или ванильный молочный коктейль, и если я брал ванильный молочный коктейль, я знал, что мне будет плохо, потому что, как я уже говорил, я не переносил молоко, но я все равно его брал, хрен знает почему.

Сегодня я ел пиццу с картошкой фри и молочным коктейлем, так что понос мне был обеспечен. Гретхен выглядела прелестно — иногда ей это удавалось, а иногда нет, в зависимости, видимо, от настроения. Ее волосы были подняты вверх и скручены в два маленьких рожка, как у синички, и на лице у нее совсем не было косметики, и оно было милое и чистое, и щеки такие розовые, и она вылизывала чили из своего хот-дога с картошкой фри, сгребая и быстро забрасывая все в рот, такая была у нее манера, и послеполуденное солнце сияло как стоваттная лампочка у меня на груди, проникая сквозь окно позади нее, славно озаряя ее волосы, делая их мягкими и белыми. Она молчала, мы просто ели вместе, это было так мило, и я подумал: