Сделано в Японии - [23]

— Вы кто? — задал свой первый вопрос Ивахара, усаживаясь за стол и приглашая меня жестом присоединиться к нему.

— Катагири, — выдавил из себя двуликий страдалец и издал гортанью близкий к неприличному булькающее — хлюпающий звук, после чего неожиданно брякнул: — Сами знаете…

— Вам плохо? — не обратив внимания на последнюю ремарку, спросил сердобольный Ивахара.

— Нет, — крутануло головой невразумительное человеческое создание, которому теперь можно привесить на комариную шею бирку с надписью «Катагири».

— Точно нет? — недоверчиво переспросил майор.

— Водички нельзя ли? — прошептал Катагири и так сильно икнул, что мы с Ивахарой синхронно дернулись на своих стульях и одновременно прикрыли на груди руками свои пока не запятнанные ничем, словно честь офицера, мундиры.

Ивахара нажал на никелированную кнопку в торце столешницы, и из-за двери показалась голова нашего проводника — лейтенанта.

— Сасаки-кун, принеси воды, пожалуйста.

— А вам кофе не подать, господин майор? — с приторной услужливостью начинающего официанта откликнулся Сасаки.

— Вы кофе будете, Минамото-сан? — обратился ко мне Ивахара. При произнесенном второй раз за последние тридцать секунд слове «кофе» вялый Катагири окончательно позеленел и вновь изверг из себя страшный чавкающее — хлюпающий звук, подобно тому с которым заблудившийся в бескрайних болотах Восточного Хоккайдо беспечный путник безвозвратно проваливается на веки вечные в мерзкую, прожорливую топь, ничего не успевая крикнуть в необъятную сумеречную пустоту вокруг себя.

— Не откажусь.

— С сахаром, со сливками? Или просто черный?

— С лимоном, если можно. — Я люблю озадачивать чужих подчиненных тогда, когда они находятся в неудобном положении. Вот и сейчас наивный Сасаки надеялся быстро от меня отделаться, получив стандартный заказ на черный или с молоком кофе, и потому он не почесался зайти внутрь кабинета и вопрошал с порога. Мой лимон его ошеломил, и он стал решать, как ему быть дальше, то есть просунуть в кабинет вслед за головой все свое тело или же ограничиться только все той же головой. Дело в том, что пить кофе с лимоном у нас в Японии не принято. Более того, это не принято, по-моему нигде, кроме России. Первый раз я попробовал этот дьявольский, но в принципе не смертельный напиток еще в детстве, когда отец затащил к нам домой в Токио какого-то знаменитого советского журналиста — япониста, пробавлявшегося в столице съемками гневных и обличительных телерепортажей о традиционных весенних выступлениях японских профсоюзов, — грузного и щекастого великанчика со смешной фамилией, которую я, разумеется, точно не помню: то ли Цветков, то ли Светлов — что-то в этом роде… Так вот этот Цветков — Светлов и предложил маме бросить в сваренный ею кофе по кружочку лимона. Сам он, а заодно и папаша мой безудержный кофе этот пить не стали, а, помнится, ударили по саке, поднимая один за другим тосты: то за успех японского профсоюзного движения, то за достаточную наполняемость бюджета тогда мне еще неведомой информационной программы «Время». Мы же с мамой хлебнули из вежливости приготовленного по умному совету шумного гостя напитка. С тех пор я его время от времени попиваю, то есть, как любит шутить мой друг Ганин, «живу попиваючи». Честно говоря, особой прелести в этом зелье я не нахожу но, когда Ганин предлагает мне выпить с ним дома кофейку, никогда от вбрасывания в него лимонного кружка не отказываюсь, и делаю это не из вежливости и мягкотелости, а из хорошо знакомого всем японцам физиологического желания испытать редкие вкусовые ощущения и тем самым выделиться из общей толпы, пьющей кофе только со сливками и сахаром.

— Э — э—э… — ржавой дверной петлей проскрипел Сасаки, — лимон у нас… Лимона у нас… Извините… Есть только сок… В чашечках таких, запаянных, знаете? Не очень натуральный… Для чая… С лимоном…

— Хорошо, лейтенант, давайте ваш не очень натуральный сок, — снисходительно согласился я, ехидничая про себя по поводу того, как легко огорошить провинциального лейтенантика оригинальным гастрономическим заказом.

И тут неожиданно подал голос Катагири:

— И мне лимон… сок лимонный… и водички побольше, если можно… сами знаете…

Сасаки получил от Ивахары кивок одобрения заказов нашей троицы и исчез.

— Итак, пока несут лимон, расскажите, что у вас случилось? — посерьезнел в одночасье Ивахара.

— Машину угнали… — икнул в ответ тоскливый Катагири.

— Вы где живете? — Ивахара пролистнул папочку, всученную ему Сасаки в коридоре две минуты назад.

— Цветочная улица, седьмой квартал, сами знаете, Елисейские Поля.

— Какие Елисейские Поля? — Ивахара поднял свои широкие брови.

— Сами знаете, дом так называется: «Елисейские Поля», — пояснил Катагири.

У нас любят давать обычным многоквартирным домам броские иностранные названия, все больше, кстати, французские. Мой друг Ганин, например, живет в стандартном четырехэтажном доме, который называется — ни много ни мало — «Монмартр». То есть живет-то он на окраине Саппоро, но на, вернее, в «Монмартре», то есть вроде как в самом настоящем Париже. От этого и работа у него спорится, и с почками проблем нет. Вот и этот грустный Катагири туда же — у него, значит, не четырехэтажный картонный сарайчик с тонюсенькими, не греющими даже в несуровые октябрьские деньки асбестовыми стенами, а целые «Елисейские Поля». Хотя если весь наш Отару с единственным невразумительным каналом, который последний раз чистили лет двадцать назад, — это самая что ни на есть японская Венеция, то почему бы Катагири не пожить в якобы Венеции на якобы Елисейских Полях. В конце концов, для нас, японцев, все дело в магии имени, очаровании бренда: настоящие, парижские Елисейские Поля — это вона где, а наши, отарские, под боком — можно прийти, потрогать или даже квартиру снять.