Сципион. Том 1 - [246]

Сегодня Софонисба приняла образ оскорбленной добродетели. Собираясь говорить с ней по-гречески, Публий отослал переводчика и остался с пленницей наедине. Воспользовавшись этим, она начала испуганно озираться по углам, делая вид, будто опасается насилия, намереваясь такой демонстрацией возбудить в римлянине соответствующие желания. С трогательной робостью сев затем на указанное ей кресло, женщина принялась тщательно кутаться в прозрачное тряпье, безуспешно пряча запретные постороннему взору прелести, и тем самым акцентировала на них внимание.

Как мужчина Сципион произвел на Софонисбу гораздо меньшее впечатление, чем Гай Лелий, но она решила соблазнить его, чтобы заколоть грозного вражеского военачальника в своих объятиях. Причем, будучи горда задуманным гражданским подвигом, карфагенянка не могла отделаться от второстепенной и даже вовсе бредовой мысли, основанной на незнании республиканских законов: ей думалось, что со смертью Сципиона управление войском автоматически перейдет к Лелию. Предвкушение своей услуги холодному красавцу, совершенно бесполезной лично для нее, все же щекотало ей какой-то нерв, вызывая сладостное томление.

Публий внимательно изучал пленницу и, увлекшись, забыл усталость. Бесспорно, она была красива, но совсем иной красотой в сравнении с Виолой или Эмилией. Правильные черты будто мраморного лица, гармонично группирующиеся вокруг прямого носа, производили бы впечатление чего-то греческого, до приторности классического, если бы не волевая линия рта и энергичные глаза, придающие всему облику особый колорит. Это лицо было бы еще прелестнее при несколько большей продолговатости, тогда не появлялось бы ощущение некоторой тяжеловесности его нижней части, возникающее теперь, несмотря на аккуратный, вполне женственный подбородок. Однако, при всей изысканной строгости линий, составляющих такой тип красоты, в их узоре угадывалась пока еще скрытая рыхлость, грозящая в будущем обернуться отвратительной одутловатостью. Невысокая фигура карфагенянки на первый взгляд казалась весьма ладно скроенной, но, как и лицо, а пожалуй, и в большей степени, таила в себе «подводные камни», подстерегающие мужской вкус под волнами хитона. Густые одежды не помешали Публию заметить, что ноги этой самоуверенной красавицы немного короче, чем требует эстетическое чувство, и сделанное наблюдение сразу позволило ему смотреть на нее спокойнее. Мельком он подумал о том, как подобный недостаток, лишающий женщину ореола небесного совершенства идеала и в прямом, и переносном смысле приближающий ее к земле, в глазах влюбленных варваров может придавать ей дразнящую похотливость. Проследовав сверху вниз, его взгляд снова поднялся и остановился на уровне глаз пленницы.

Все разведывательные маневры и предварительные оценки сил друг друга обеими сторонами были сделаны в считанные мгновения. Промедление не превысило традиционной паузы, предшествующей общению незнакомых людей.

Публий заранее заготовил для гостьи весьма лестную фразу, однако теперь, при виде типично женского кривлянья, она показалась ему неуместной, но, поразмыслив, он все же произнес задуманные слова, правда, уже с иронией.

— Вот она, доблесть Карфагена, — достаточно приветливо, но не без язвительности сказал Публий.

Софонисба молчала, пристально вглядываясь в своего противника.

— Видимо, в Карфагене совсем перевелись мужчины, если воевать против нас посылают женщин, — спокойно продолжал Сципион, одновременно отражая взглядом стрелы, летящие из ее глаз. — Недаром ваша богиня любви скачет на коне и потрясает луком.

— Не понимаю, что имеет в виду римлянин, — заговорила Софонисба, враждебными интонациями усугубляя низкое звучанье голоса, — я ни с кем не воевала. Я безоружна и всегда была таковой. Можешь сам обыскать меня и убедиться в этом… А вот зато вы, римляне, стали нападать на женщин, наверное, страшась встречаться с мужчинами.

— Ну, во-первых, я тоже теперь уже не размахиваю мечом или копьем, но именно сейчас, когда моим оружием стали ум и воля, сражаюсь в полную силу. Так что, боевые средства весьма разнообразны, и если я, следуя твоему смелому вызову, примусь тебя обшаривать, то, несомненно, найду инструмент войны, о который поранился Сифакс. А по поводу ваших мужчин замечу, что уж слишком они быстроноги. С ними в самом деле нелегко повстречаться лицом к лицу. Ведь твой родитель, например, каждое сражение заканчивает галопом. Ну да это мелочь, все равно попадется.

— Перейдем к существенному, — сказал он суровым тоном. — Ты, карфагенянка, украла у меня друга и беспощадно бросила его в гибельное дело. Ты похитила у нас сто тысяч воинов и в три приема погубила их в жестокой бойне. Сифакс, согласно логике войны и политическому разуменью, стал нашим сторонником, но тут в строгую причинно-следственную цепь событий встряло иррациональное звено в образе низменных женских чар и, как камень Ясона, разбило единство, смешало ряды. Люди обезумели, друг обратился против друга, союзник восстал на союзника. И кошмар не прекратился до тех пор, пока не рассыпалось прахом могучее царство, на пепелище которого осталась в целости лишь ты одна, уже готовая к новым гнусностям.