Сципион. Том 1 - [233]

Чем жарче разгоралась битва, тем больше она требовала физических и духовных сил от людей. Накалялись страсти, эмоции выплескивались фонтаном противоречивых чувств. Многие участники этого действа, прожив десятки лет, не знали самих себя и лишь здесь в высшем напряжении сил явили миру истинное лицо. Тех, кто в обыденной жизни составлял серую массу посредственности, ныне экстремальный всплеск судьбы, рассортировав, отбросил к противоположным полюсам, разделив толпу на героев и ничтожеств. Поле боя представлялось наковальней богов, на которой бессмертные выковывали достойный их народ.

В этом кипящем котле страстей Сципион сохранял незыблемое спокойствие. С приходом в Африку он ощущал в себе беспредельное могущество, и события при всей их значительности не могли выйти за границы его воли и ума, а значит, были ему подвластны. Но легаты с тревогой посматривали на полководца. Они догадывались о замысле проконсула, так как предполагаемый маневр тщательно отрабатывался на ученьях в Сицилии, и им казалось, что давно пора применить этот ход, поскольку промедление грозило разгромом первой линии. Хладнокровие Сципиона выводило офицеров из себя, и чудилось, будто их разгоряченные лица вот-вот зашипят, овеянные его ледяным бесстрастием. Однако опытный глаз Сципиона точно уловил соотношение сил, и полководец знал, что гастаты выстоят. Его выдержка основывалась на расчете. Наконец он увидел вдали приближающуюся тучу пыли. Возвращалась конница, и земля взметалась к небесам под ударами копыт пяти тысяч рьяных коней. Сципион улыбнулся, ласково посмотрел на легатов, радуясь возможности избавить их от нестерпимого волненья, и отдал распоряжение, в краткий срок преобразившее все вокруг.

Два легата со свитой трибунов стремглав поскакали ко второму эшелону. Прибыв на место, они поделили между собою принципов и, развернув их в колонны, стали выводить с двух сторон из-за спин гастатов в охват вражеских флангов. Прекрасное зрелище для римского штаба являли слаженные действия огромной части войска. А между тем в момент начала этого движения Сципион впервые за весь день испытал сомнение. Множество раз прием со второй линией отрабатывался на ученьях, но в боевой обстановке, отличающейся крайним возбуждением и чреватой всяческими случайностями, все могло произойти по-иному. Какая-либо заминка или несогласованность грозили сорвать атаку и погубить дело. Впрочем, опасения, промелькнув тенью, быстро исчезли. Все шло по плану: принципы, успешно совершив обход, ударили в незащищенные фланги противника, триарии пришли на помощь уставшим гастатам, а всадники Лелия и Масиниссы вот-вот должны были обрушиться на пунийцев с тыла и замкнуть роковое кольцо.

У Газдрубала при виде маневра римлян глаза полезли на лоб. Карфагеняне тоже любили фланговые нападения и частенько совершали таковые из засады, используя особенности местности. А здесь, в широком ровном поле, засада была устроена внутри самого войска, причем, сразу на оба крыла. Газдрубал обладал быстрым живым умом и хорошо ориентировался в самой сложной ситуации. Он собрал свою свиту и, предоставив армию гибели, едва не взлетел над равниной в стремительном галопе. Попытки римлян настичь его оказались безуспешными, так как, давно имея дело со Сципионом, карфагенянин научился выбирать самых резвых коней.

А Сифакс так толком и не понял, что произошло, поскольку резкое изменение настроения помутило его рассудок. Ему показалось, будто римляне возникли из-под земли, а Сципион вновь вырос в его воображении до масштаба Родосского колосса. Полководец римлян представлялся ему теперь неким зловещим божеством, властелином тьмы, мановением волшебного жезла разверзшим долину, дабы исторгнуть из Аида своих чудовищ. Нумидиец поник головою и застыл в неподвижности. Вокруг свершалась трагедия избиения массы людей, вновь из войска превратившейся в беспомощную толпу, но Сифакс не шевелился. Его конь почувствовал безжизненность хозяина и заплясал, стремясь избавиться от бесполезного груза. Сифакс спешился и словно врос в землю. Его толкали шарахающиеся из стороны в сторону люди. Он уже не был для них царем, их господином стал страх. Вдруг какой-то импульс, наподобие судороги обезглавленного животного, заставил его встрепенуться. Сифакс снова привел к повиновению коня, разыскал нескольких офицеров и отправил одного из них на другой фланг к Газдрубалу. Все это им совершалось автоматически, его душа погасла, и он действовал во мраке. Через некоторое время заряд слепой активности был растрачен. Сифакс снова впал в уныние и подолгу неотрывно смотрел на меч, видя в нем единственного защитника от кошмара жизни. Между тем гонец к Газдрубалу бесследно пропал. Но Сифакс и сам знал, где сейчас его тесть. При воспоминании о нем нумидийца передернуло от злобы, и он спрятал меч в ножны. Инстинктивное прозрение постигло его и заставило по-новому взглянуть на Газдрубала, Софонисбу и Сципиона. Он понял, на какую участь обрек себя, встряв в их дела, и поразился, как ему удалось уцелеть до сей поры в окружении этих людей. Беспросветная чернота объяла его. Сифакс не хотел жить, но и не желал порадовать врагов самоубийством. Он возложил ответственность за себя на судьбу и ничего более не предпринимал. Постепенно натиск римлян почему-то ослаб, и в образовавшиеся в кольце наступающих просветы хлынули потоки африканцев. Толпа увлекла и Сифакса. Он безостановочно проскакал несколько часов и к ночи оказался в безопасности.