Сципион. Том 1 - [225]

На исходе первой стражи были потушены редкие факелы, и римляне, развернувшись, приняли походный порядок и двинулись вперед. Колонна, как змея, поползла в ночь, чтобы, подкравшись под покровом тьмы, ужалить уснувшего врага.

Достигнув около полуночи стана Сифакса, Сципион отделил половину армии и оставил ее Гаю Лелию, а сам с другой частью направился к лагерю Газдрубала.

Этой ночью, в самую сладкую ее пору, нумидийцы вдруг стали пробуждаться от криков стражников или испуганных возгласов очнувшихся ранее соседей. Они еще не успевали воспрять от сна и осознать происходящее, как их уже постигало ощущение беды, и необъяснимый страх словно сквозь поры проникал в недра человеческого существа. Африканцы с лихорадочной поспешностью выскакивали из шатров, и их скованным мраком глазам вдруг представало ослепительно яркое зрелище. По лагерю, будто живой, метался желто-красный свет. Хлопая крыльями на ветру, словно гигантская жар-птица, огонь яростно рвал тростниковые хижины. Пожар организованно шагал по рядам, методично переступал от шатра к шатру, от окраин продвигаясь к центру. Можно было подумать, что огонь записался к кому-то в наемники и теперь, подчиняясь могущественному властителю, стройными фалангами со всех сторон наступает на противника.

Нумидийцы бросились тушить пламя, но никак не могли совладать со стихией. Куда бы они ни кинулись, всюду их встречал огонь. Кроме того, по злой воле каких-то божеств иссякли все источники на территории лагеря. Некоторое время африканцы, схваченные за горло едким дымом, хаотично скитались в трущобах пожара, пытаясь ловить отдельные костры в слоновьи шкуры. Но постепенно сквозь смрад и гарь, заполнившие, казалось, не только воздух, но также головы и души, проступало инстинктивное прозрение: люди начинали понимать, что не палатки и пожитки нужно им спасать, а самое близкое — жизнь. Ужас лавиной нарастал над лагерем. Вопли страха слились с ревом и визгом обожженных. Вдобавок ко всему, несчастным мерещились какие-то привидения, бесшумно скользящие между пылающих шатров, которые внезапно возникали рядом с теми, кто был занят борьбой с пожаром, и прикасались к ним таинственным жезлом, исторгающим предсмертный вопль из жертв.

Обезумевшие африканцы ринулись к воротам, но у всех выходов их встречала смерть. Погибая, многие из них в кошмаре происходящего даже не осознавали, что сражены стрелами, копьями и мечами римлян или мстительных нумидийцев Масиниссы.

Когда Сципион из засады возле карфагенского вала увидел грязно-красное зарево, куполом раздвинувшее ночь над лагерем Сифакса, он велел дать условный сигнал, и его воины согласованными перемещениями рассредоточились вокруг расположения противника.

Вскоре за частоколом началась возня: пунийцы заметили пожар у союзника. Захватив, что попало под руку, они беспорядочными толпами стали высыпать за ворота и торопиться на помощь друзьям.

Выпустив достаточное количество врагов, вооруженных лопатами и ведрами, римляне окружили их и почти мгновенно изрубили. В то же время другие отряды атакующих заняли все выходы из лагеря, так как в суматохе пунийцы забыли об их охране, а третьи ворвались внутрь и подожгли деревянные строения.

Римляне старались производить как можно меньше шума, а в возникшем гаме трудно было отличить вопли погибающих на острие меча от возбужденных криков борющихся с огнем, потому во вражеском стане до сих пор еще не поняли, что войну с ними ведет не природная стихия, а человеческие воля и расчет. Кто-то из карфагенян по-прежнему стремился выручить нумидийцев, кто-то был поглощен тушением собственных жилищ, а некоторые только просыпались и удивленно терли слезящиеся от дыма глаза. Прежде чем пунийцы уловили суть дела, их лагерь так же, как и союзный, превратился в сплошное пожарище. Бревенчатые избы карфагенян вспыхивали не столь легко, как тростниковые шалаши нумидийцев, но зато, занявшись, полыхали гораздо жарче. Сначала пламя, словно в любовной игре, лизало их стены, потом, распаляясь, страстно рвалось внутрь через проемы и в завершение неистово крушило фундаменты, перекрытия, людей, их скарб — все тонуло в тучах смрада и рассыпалось прахом. Повсюду слышался хищный хруст челюстей огня, и жутко вторили ему стоны обожженных жертв.

Здесь римляне не успели засыпать колодцы, но в такой ситуации они были бесполезны. Люди оказались бессильны против оружия Вулкана, и их беспомощность выразилась в паническом ужасе, охватившем застигнутое врасплох войско. Истошный вопль стоял над лагерем, вобравший в себя тысячи криков боли и отчаянья. Словно заразившись всеобщим страхом, мрак ночи, корчась над гигантскими факелами, пятился к небесам: отступала темнота, улетая прочь от проклятого места.

Лишь римляне, ничего не страшась, со змеиным хладнокровием продолжали свое дело. Огонь — их оружие и союзник. Даже если он и бросал кому-либо из них сноп искр в лицо или обжигал плечи, это воспринималось как дружеское приветствие. Воины радовались следам таких, пламенных объятий, как боевым ранам, всегда являющимся свидетельством славы и предметом гордости пред соотечественниками.